Трэш до сих пор так и не увидел человека, тот мастерски скрывался в густой поросли. Но сумел разглядеть, как еле-еле шелохнулась зеленая веточка, а затем другая. С них будто кузнечики спрыгнули, вот только эти насекомые еще спят, они даже некоторое время после рассвета остаются вялыми, неспособными к акробатическим трюкам. Минуты две ничего не происходило, затем опять начали подрагивать ветки. Судя по их поведению, человек пятится в обратном направлении. Неужели заметил засаду? Да нет, это невозможно, с того направления не выдающую себя ни звуком троицу надежно прикрывали заросли. Плюс достаточно густые сумерки, плюс полная неподвижность и неброская расцветка тел. А не хватит ли гадать? Можно просто выскочить, настигнуть осторожничающего человека в несколько прыжков и пожелать доброго утра. Даже если он вооружен, сомнительно, что носимое вооружение способно серьезно огорчить Трэша. И тут незнакомец, уже почти схваченный когтистыми лапами, внезапно поднялся и уверенно выбрался из кустов. Мужчина невысокого роста, не толстый, но грузноват, хотя виной тому не только жир – мускулатура, похоже, не из жалких. Облачен в коричневую кожаную куртку, поверх нее нашиты многочисленные кармашки из синтетической ткани пятнистой раскраски, обеспечивая дополнительную маскировку и служа вместилищами метательных и обычных ножей, ручной гранаты, монокуляра и даже мультитула. Некоторые предметы рассмотреть не удалось. Голову прикрывает зеленая бандана, на ногах камуфляжные штаны и треккинговые ботинки. Экипировка нижней части тела заставила насторожиться, вспомнив о врагах, – те любили одеваться похоже. Но это лишь эмоции, а рассудком Трэш подозревал, что человек здесь сам по себе. Уж очень убого вооружен – одна граната просматривается, несколько ножей да арбалет. Причем последний с виду неказистый – явно не заводская работа. Люди, раскатывающие в отмеченных красными ромбами машинах, в этом плане куда богаче. Небрежной походкой приближаясь к затрепыхавшемуся от близости потенциальной добычи каннибалу, крепыш, на ходу отстегивая от пояса небольшую ладную кирку, насмешливо произнес: – Утро доброе, земеля. Ну что, фарт сегодня не прет? От звука его голоса Чавк встрепенулся, разинув оба глаза, а Трэш молниеносно сжал его рот и еле-еле проурчал, скорее даже изобразил звук: – Молчи и не шевелись! Чавк умом не блистал, но с простым приказом справился почти на отлично. Почему почти? Да потому что тут же начал слюну сглатывать, неотрывно следя за человеком. А тот, добравшись до отчаянно тянущегося к нему каннибала, легко избежал прикосновения жадных рук, небрежно взмахнул киркой, тут же отскочил. Болтающийся в петле «странный» задергался пуще прежнего, разбрызгивая кровь из пробитого виска. И, судя по движениям, это что-то вроде танца смерти – или затихнет, после чего его добьют, или сам помрет. Трэш склонялся к последнему варианту. Но вышло чуть иначе. Пользуясь дезориентацией тяжелораненого каннибала, убийца спокойно обошел его и, уже ничего не опасаясь, расчетливо ударил еще раз, в уродливый нарост на затылке. Таким обзаводились абсолютно все «странные», если не считать самых никчемных, едва передвигающихся. Трэш опять было дернулся выбраться, но был вынужден остановиться и на этот раз, потому что человек занялся странным делом. Пока тело извивалось в последних конвульсиях, невозмутимо чистил клюв кирки об траву, после чего повесил ее назад на пояс, вытащил нож с коротким лезвием и, разрезав бугор на затылке, начал в нем копошиться с непонятной целью. Можно, конечно, и дальше наблюдать за загадочной деятельностью незнакомца, но только есть ли в этом смысл? Он сейчас очень удачно повернулся спиной к засаде, грех не использовать удачный момент. И дело тут не в опасности с его стороны, он разве что для Чавка опасен, вот только поймать его надо живым и невредимым, а с этим, в случае погони с перестрелкой, могут возникнуть сложности. Его надо сразу подавить морально, а не физически, что лучше всего сделать на кратчайшей дистанции. Трэш, выбравшись из зарослей, вкрадчивой походкой направился к ловушке, где человек рассматривал что-то, извлеченное из затылка трупа, и недовольно при этом бормоча: – Ты же лотерейщик, а не бомж со свалки, так ведь? Ну и почему такая фигня? Всего одна виноградина. Шутишь, что ли? Ну откуда вас столько лезет, тупых и начинающих, зачем таких убогих мамы понарожали. Теперь оттаскивай тебя, заново ловушку ставь, кота приманивай, и все ради чего? Один споран, всего один споран. Да имел я в виду такую охоту. До человека оставалось несколько шагов, когда Чавк, так и рвущийся вперед, не удержался, протяжно и зловеще проурчал: – Еда. Вкусная еда. Человек среагировал мгновенно. Выпустив нож из руки, проворно крутанулся на пятке, чуть приседая и вскидывая арбалет. И замер, ошеломленно разинув рот, когда узрел перед собой не тщедушную тушку Чавка, а чуть ли не ходячую скалу, покрытую броневыми пластинами и утыканную шипами. Трэш чуть было не начал его успокаивать несложными фразами, но осекся, не успев ни звука издать. Урчи не урчи, а все равно не поймет, так что нечего время переводить. Пользуясь ступором испуганного незнакомца, Трэш поддел когтем его арбалет. Вытащив из безвольных рук, отбросил никчемное оружие в сторону, хотел было содрать куртку со всеми железяками, но замер, возбужденно поведя носом. Вблизи обнаружилось, что человек пах живцом. Хвала высшим силам, наконец-то Трэшу попался тот, кто ему так сильно нужен. Этот источник информации куда круче ни на что не годной женщины. Ценному пленнику вскоре придется поделиться секретом волшебного напитка. Да и самим волшебным напитком тоже следует поделиться. Трэш сорвал с пояса фляжку в кожаном чехле, уже отработанно пробил ее бок когтем, опрокинул содержимое в рот, после чего вытряс все до капли и едва удержался от желания вывернуть тонкий металл и на совесть вылизать, не оставив ни миллиграмма божественного напитка. Надо сказать, что все это он проделывал, второй рукой удерживая отчаянно рвущегося к пленнику Чавка: – Еда! Еда! Вкусная еда! Порвать для Первого вкусную еду! Первый оценит и поделится. – Да уймись ты уже, это не еда. – Как не еда?! Что?! Опять?! Да сколько уже можно?! – Ага, опять. Этого мы будем беречь, как себя не бережем, ведь он знает то, что надо знать мне. Буду с ним разговаривать. – Можно сперва съесть, потом разговаривай. – И как ты себе представляешь такую беседу, умник?! – Никак не представляю. Второй голоден. Когда Второй голоден, он плохо думает. book-read-ads – Ты лучше думай о баранах, родственничках своих. Скоро мы к баранине вернемся. Трэш приставил к груди человека коготь, после чего шагнул назад и, увлекая пленника за собой нехитрым жестом, проурчал: – Куртку свою сними. Ну да, чего рвать, это может испортить и без того непростые отношения. А так избавит одежду от оружия и вернет целой. «Новый член стаи», разумеется, ничего из сказанного не понял, но пошел следом без понуканий, на ходу то и дело бормоча приблизительно одно и то же: – Не ширялся уже хрен знает когда. Не пил с вечера. Что это вообще за дела пошли? Блин, да будь оно все четырежды проклято, из-за одного вшивого спорана так вляпаться. Знать бы еще – во что… Глава 19 – Так я что-то не пойму, ты, получается, кваз? Разве можно до ТАКОГО измениться?! Трэша вопрос пленника сильно заинтересовал. А как иначе, ведь ему очень хотелось разузнать о себе как можно больше или пусть хотя бы что-нибудь, самую малость, для постижения которой столь остро не хватает фактов. Но этот вопрос он оставил на будущее, сейчас нужно вести разговор по заранее намеченному плану. Поэтому усилием воли отогнал соблазн узнать, что, собственно, такое «кваз», и выразительно постучал по фанерной табличке, где углем было нацарапано несколько слов, вместивших в себя очень многое: «Ты кто? Что ты делаешь с людоедами? Что это за место?» Мужчина развел руки: – Да я все тебе скажу, вариантов нет. Но ты, парень, пойми, вопросы у тебя такие, что без бутылки никак не ответишь, тут своих вопросов сто штук на один твой рисуется. Вот хотя бы – звать тебя как? Как вообще обращаться к тебе? Вновь захрустел уголь, и ответом стало не только имя: «Я Трэш. И я вообще ничего не помню. Ты мне все расскажешь». – Трэш? Нормальное погоняло. А я Сыч, получается, вот мы и познакомились. И не пойму, а это кто с тобой? На лотерейщика средней паршивости смахивает, вообще, не кваз. Ты что, мертвяка приручил? Это типа дар у тебя такой или как? Трэшу начало надоедать это нескончаемое затягивание, и он по-быстрому набросал еще одно послание: «Это Чавк, ты для него – вкусная еда. Если так и будешь трепать языком, а не на вопросы отвечать, я отдам тебя ему». – Братан, да я все понял, давай мы будем без этого. Я же ведь не молчу, я тупо не знаю, как начать. Ладно, я, значит, Сыч, живу сам по себе, один, сложилось так, проблем нахватался маленько, но это дело временное и поправимое, с каждым случиться может, места здесь такие. Людоедами ты мертвяков кличешь? Видать, и правда с памятью у тебя хреновые дела. И Сыч начал в меру своего интеллекта (непохоже, что завышенного) рассказывать поразительные вещи. Оказывается, сумасшедший и глупый вовсе не Трэш, ничего здесь не понимающий, а сам мир. Вот как можно вообразить территорию неизвестного размера, большая часть которой нестабильна и обновляется с периодичностью от первых часов до нескольких десятков лет (а возможно, и сотен). И если бы дело ограничивалось только этим… Спустя неполные полчаса Трэш осознал, что у него голова распухает от вороха несистематизированной информации, бессвязно вываливаемой Сычом. Тот, осмелев или обнаглев, временами даже склонялся и панибратски хлопал по шипам брони, неприятно скалясь и выдавая сентенции в духе: – А я сразу понял, что ты свой. Непросто с тобой, конечно, но ты все равно чувак без гнили, просто всем квазам кваз. Я про таких только байки слыхал, думал, врут люди, а вот ведь оно как. Понимаешь, в чем тут дело – мертвяки резину не тянут, с ходу рвут. Да и откуда тут такому бугаю взяться? Куда ни плюнь, кто-то засел, все путевые стабы окучены, почитай, до самой черноты под институтом прогнулись. Это я не о том самом институте, а о местных шутах. Тепло устроились, под крышей у бубновых сидят, а чуть что не так, внешникам недолго прикатить. Тут можно день пролазить и следа мелкого рубера не увидеть. Не дают мертвякам разгуляться, дроны и днем, и ночью летают, да еще турелей этих понатыкали. А они, между прочим, вечно глючат. У меня так крестного завалило ни за что, сдуру начала шмалять хрен знает откуда. Не знаю, с кем перепутала, но он и «мама» сказать не успел. Тридцать миллиметров прям под шею, да еще и снаряды хитрые, я его башку потом полчаса по кустам искал. Свой ты Трэш, свой, но я вот одно не понял – это по какой такой причине у меня штаны чистыми остались? Да тебе даже делать ничего не надо, просто покажись, и у половины разрыв сердца случится. Сказанное показалось Сычу смешным, он хрипло-неприятно расхохотался, похлопывая себя по бедрам, после чего уставился на новый фанерный лист с очередным вопросом, помрачнел и медленно покачал головой: – А вот тут, дружище, есть одна проблемка. Сам живец сделать – не вопрос, вопрос в том, как к нему спораны накопытить. Трэшу надоело пачкать фанеру, попробовал донести возникший вопрос жестом – покачал головой, приложил усилие к тому, чтобы смотреться озадаченным. Сыч, как ни странно, понял, хотя до этого догадливостью не блистал. Возможно, начал привыкать к ситуации, и голова заработала эффективнее. – Ты даже этого не знаешь? Да уж, конкретные непонятки у тебя, парень. Вот, посмотри на своего Чавка. Видишь у него штуку на затылке? Будто какой-то мичуринец скрестил мандарин с капустой и половину полученного фрукта ему прилепил. Понятно, что получилось то еще уродство. Эту хрень называют споровым мешком, потому как из нее вытаскивают спораны. Я покажу. Покопавшись во внутреннем кармане засаленной жилетки, Сыч достал плоскую жестяную коробочку, раскрыл, протянул: – Вот, погляди. Трэш еще не успел склониться, как душу его обуяла жадность. Живец – восхитительный аромат живца. Странноватый, надо признать, запах, слишком суховат, терпким отдает и некоторых ноток не хватает, но все равно узнаваем, его ни с чем не перепутаешь. Вот только живца в коробочке не наблюдалось. Дно ее было застлано ватой, в углублениях расположились шесть зеленоватых яиц какой-то мелкой пичужки. Скорлупа странноватая, слегка просвечивается, выглядит чуть ли не стеклянной, но почему-то нет сомнений, что к стеклу это не имеет ни малейшего отношения. И запах, похоже, доносится именно от этих «яичек». – Вот это и есть спораны. Мертвяки разные бывают, те, которые только-только переродились, вообще пустые, у них даже мешков споровых нет, нечеловеческое это дело, вроде паразита постороннего. Если жрачку находят, отъедаются, мордахи плыть начинают, на затылке эта хрень вылезает, будто прыщ сухой, хрен знает чем покрытый, но только не кожей. Поначалу в ней ничего, кроме паутины, не бывает, а вот дальше эти самые спораны потихоньку появляются. По одному, по два, а то и без них, – как фарт попрет. А с товарищами серьезными можно с одной туши ох как приподняться. Вот будь ты не квазом, та штука, что у тебя на затылке, была бы не пустая. Из элиты жменями спораны достают, и если бы только их. Чего опять киваешь? А, ясно, ты насчет живца? Эк тебя приперло, понимаю, сам на сухую раз почти четыре дня просидел. Живец, живчик, живач, живило, живунец – как только его не обзывают. Нет нам жизни, если вовремя не отхлебывать. С ним просто все: спораны нужны, водка, ну и вода, если с чистой водки воротит. Некоторые еще и сахар пихают, и мед, разное, в общем, но как по мне – голубизной отдает. Водка, вода, спораны – больше нормальному мужику ничего не надо. Чего? Сделать тебе ведро живца? Парень, а у тебя рожа не треснет? Шучу-шучу. Ведро, Трэш, – это десять литров, а одного спорана хватает на половину литра. Сечешь математику? Это, получается, двадцать штук надо, а у меня всего шесть. Да и последнее даже менты не забирают, ты уж что-нибудь оставь, мне ведь без живца кранты. Трэш внутренне ликовал. Он узнал одну из главнейших тайн этого ненормального мира – тайну получения живца. Оказывается, перед его носом то и дело оказывались все необходимые ингредиенты, но он их упускал по незнанию.