– В ней немного. Ладно, хоть что-нибудь, на первое время хватит, а то уже губы лопаться начинали. – У меня не лопались, у меня они просто ссыхались, сколько бы ни выпила. О! А сейчас не ссыхаются! – Ты ведь немножечко выпила, организм на такое почти мгновенно реагирует, плохие симптомы сразу отступают. – У тебя тоже так было, когда ты в свой день рождения сбежала? – Гораздо хуже. – И как это? – Лучше тебе не знать подробности. – Лиска, они когда за нами кинулись, один сбросил свой рюкзак, чтобы легче бежать было. – Где? – Да прямо возле той сирени. Он, наверное, до сих пор там валяется. – Ну так пошли, тут мы все уже осмотрели. * * * Рюкзак и правда валялся возле злополучной сирени, где нас подкараулили рейдеры, но первым в глаза бросилось не это. Когда Тина, решившись применить свое умение, вынудила меня оказаться слишком близко к выбранному ею мужчине, я слегка удивилась одной странности – он гнался за нами с незаряженным оружием. Но потом вспомнила, что в самом начале слышала звук, похожий на арбалетный выстрел. А теперь убедилась, что это мне не померещилось. Ева не ушла назад, за дорогу, искать место, где остались остальные. Она совершила самую большую ошибку в жизни, бросившись влево, а не вправо, как мы с Тиной. Калитка двора по эту сторону улицы была запертой, ей пришлось карабкаться через высокий забор. Похоже, замешкалась и не успела быстро перебраться. У нее и обувь неподходящая, и одежда, да и сама она не производила впечатления ловкачки. Стрела ударила почти точно между лопаток и, видимо, сразу выбила жизнь или хотя бы сознание. Ева так и осталась на заборе: голова, руки и грудь свесились на одну сторону, ноги – на другую. Тина зажала рот обеими ладонями, выронив лопату, с которой до сих пор не рассталась. Не скажу, что я восприняла зрелище равнодушно, но все же моя реакция оказалась несравнимо мягче. Со стороны, возможно, вообще никак не выдала свои чувства. После того, на что я насмотрелась у западников и в Цветомобиле, зрелище не показалось невероятно ужасным. Можно даже порадоваться тому, что тело не забрызгано кровью с ног до головы и рана чистенькая, а не в обломках костей и обрывках мяса. Потрогала одно запястье, другое, затем, решившись, поднесла пальцы к шее. – Лиска, она ведь не мертвая? – с нотками намечающегося плача пролепетала Тина. – Помоги мне спустить ее, – попросила я. – Так она живая?! – Нет, не живая. И не вздумай реветь! Не вздумай! Я одна не справлюсь, я мелкая, а у тебя руки сильные, вот и давай, помогай, а не то буду обзывать коровой. – Как ты можешь сейчас говорить такое?! – Могу и говорю. И ты такой будь. Я тоже не железная, но слезами ты ей не поможешь. – Я не могу прикасаться к… к ней, – чуть не захныкала Тина. – А придется. – Нет… не могу… – Ты хочешь, чтобы Еву нашли зараженные? Нет? Тогда давай отнесем ее вон к тем воротам. Там куча песка, а у тебя есть лопата. – Что ты задумала? – А ты сама подумай. – Закопать ее в песке? Элли, но ведь орхидей хоронят не так. – И как же мы, по-твоему, будем ее хоронить? Искать красивую поляну, заросшую цветами? Или ты можешь достать белые орхидеи? Ну и насчет платья тоже придется что-то придумать. Тинка, забудь ты уже об этой ерунде, Еве все равно. Не оставить ее зараженным – единственное, в чем есть хоть какой-то смысл. Чуть-чуть присыплем песком, он скроет ее запах хотя бы ненадолго. Этот кластер скоро перезагрузится, и она исчезнет. Улетит навсегда из Улья и останется в памяти остальных девочек красивой, а не вот такой. Давай, хватайся за ноги. book-read-ads * * * Тина воткнула лопату в вершину песчаной кучи и сумрачно произнесла: – Даже памятника нет. – Если хочешь, можно связать из палочек крестик, – предложила я. Как по мне – лишнее, но уж очень Тина плохо восприняла смерть Евы, вдруг это хоть как-то ее успокоит. А может, все дело в том, что я становлюсь жутко черствой и сама этого не замечаю? Если так – плохо. Улей славится тем, что меняет не только зараженных. Иммунные тоже претерпевают разительные метаморфозы, дело здесь не только в дарах моего мира. Новые умения – ерунда. То, что со временем у нас становятся крепче кости, сильнее мышцы, повышается реакция, улучшается координация движений, – тоже ерунда. У некоторых меняется душа. Иногда до неузнаваемости. Весельчак и заводила может стать мизантропом, добряк – кровавым убийцей, романтик – женоненавистником, идеальный семьянин – педофилом, честнейший человек – отъявленным обманщиком. Я не хочу, чтобы со мной случилось что-то подобное, пусть мои недостатки остаются прежними и не обрастают новыми. – Как ты думаешь, куда исчезают мертвые? – спросила Тина, не отводя взгляда от превращенной в могилу песчаной кучи. Глядя туда же, я пожала плечами: – Никому не известно, каждый кластер прилетает со всем, что на нем есть. Оказавшиеся в Улье люди почти все перерождаются, или их съедают набежавшие зараженные, проходит время, появляется туман, и начинается новая перезагрузка. Из очередного мира прилетает новый кусок поверхности – и все повторяется. Куда исчезает старый кластер – никто не скажет. Известно только одно, что улететь вместе с ним не получится. Останешься здесь, да еще и под откат попадешь. – Я знаю. – Это все знают, но все равно глупости разные говорят, и некоторые к ним прислушиваются. Вспомни, как мы иногда шептались перед сном. – Лиска, а как, по-твоему, много разных миров вокруг нас? – Это тоже все знают – много, бесчисленно много, их не сосчитать. И обычно отличия у них крохотные или их вообще нет. – А может, старые кластеры после перезагрузки уходят в мир, похожий на Улей? – В смысле? – Ну в огромный, возможно, даже бесконечный, где места хватает для всех кластеров. Но он не такой, как Стикс, там нет ни зараженных, ни всего этого. Там всегда все хорошо. Я пожала плечами: – Если и так, что нам с того? Туда невозможно попасть, только откат поймаешь. – Мне просто хочется, чтобы все было именно так. И чтобы те, кого похоронили на кластере, там оживали и жили счастливо. Знаешь начальников? – Не поняла? – Ну, секта такая – Свидетели Начала. – Слышала что-то. – Они так и говорят. Они своих всегда на кластерах хоронят, чтобы те ожили в новом Стиксе. – Это сектанты, они какую только ерунду не придумывают. – Может, и не ерунда, так многие поступают. Мертвые ведь не остаются, они улетают, это всем известно. Помнишь, как нам на занятиях рассказывали? Самый простой способ похоронить человека – это сбросить его в подвал и закрыть крышку, после перезагрузки в подвале тела уже не будет. Получается, для живых дорога закрыта, а для мертвых нет. Жизнь – это что-то особенное, вот попробуй ей определение дать. Ну? Ну подумай и скажи – что такое жизнь? Чем живое отличается от неживого? – Тина, может, хватит уже философию разводить? – Может, и хватит. Думай или не думай, а нормальное определение у тебя все равно не получится. Даже самый лучший ксер не сможет скопировать хотя бы муху, потому что это не патрон для винтовки, это живое. Это ведь не просто так, в этом есть какой-то смысл. Я хочу понять… Слушая Тину, я то и дело порывалась сказать, что не так далеко отсюда уткнулся в озерную воду наш розовый Цветомобиль, в пассажирском отсеке которого остались тела двух орхидей и одной фиалки. Никто даже не подумал их хоронить, всем тогда было не до этого, к тому же без инструментов трудно справиться с такой работой, и некоторые всерьез верили, что помощь вот-вот подоспеет, так что нет смысла пачкать руки. Скорее всего, тела девочек достались зараженным. Если там хотя бы один появился, такое он не пропустит и довольным урчанием может привлечь других. Но Тина почему-то думает только о Еве. Видимо, до сих пор не приняла смерть остальных, ей повезло, что не пришлось, как мне, бродить по изрешеченному тяжелыми пулями пассажирскому отсеку. Уж я-то навидалась. – А ты знаешь, давай все-таки сделаем крестик из веточек, – решительно произнесла Тина. Мне осталось лишь кивнуть: