Вверх по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, – лекари заверяют, что тело в идеальном порядке, но вот в коленях покалывает на каждой ступеньке. Анна почти с искренней радостью встречает повелителя – легкий поцелуй в щечку; сбоку, протягивая бланк радиограммы, появляется толстяк-радист – его чмокать не стоит. – Что это вы мне суете? – Господин Энжер, радиограмма для Грация. Вы распорядились все, что ему поступает, сперва показывать вам. – Ясно, давайте. Достать из кармана очки. Проклятые жрецы – много говорят, но делают мало: глаза разрушаются быстрей, чем тело, и уже давно не различают того, что находится перед носом. Мутные каракули набирают резкость – превращаются в связный набор слов. Энжер, изучив текст радиограммы, снял очки, бережно положил их в футляр из черепахового панциря, покачал головой: – Чем дальше, тем интереснее… Кораланосу давно уже пора получить маршальский жезл. Достаточно умен и дотошен – раскопал новости… – Господин, передать радиограмму советнику? – спросил радист. – Передай. Но не в таком виде. Надо внести исправления, а то наш советник вприпрыжку побежит на юг. Шапку оставь без изменений, а текст должен быть такой: «Розыск принца Аттора продолжать. Ваша второстепенная задача: обеспечение безопасности Творца «молниеносного прогресса» Энжера Эмиля Сольве, барона Конго, графа Бельгийского, принца Датского, короля над всеми королями. При возможности продолжить розыск Посоха Наместника Вечного. Подкрепление к вам уже отправлено из Скрамсона». Запомнили? – Так точно! Позвольте доложить: если вскроется подлог, обвинят меня – подпись на бланке ведь моя. – Любезный, допишите в примечании, что прием был неуверенный и конца радиограммы разобрать не удалось, а на просьбы повтора корреспондент не отвечал. Но даже без этой приписки неприятности вам не грозят – я своих людей в обиду не даю. Жаль, что вы этого до сих пор не поняли. Поторопитесь отдать ему исправленную радиограмму – мы скоро вылетаем. Скомканный синеватый бланк настоящей радиограммы отправился в мусорный контейнер: «Нед Кораланос, светлый барон Скрандии, гранд-генерал кавалерии объединенных сил освобождения, ныне комендант освобожденного Энтерракса, говорит для Манса Ликкуса Грация, светлого графа Шарра, штабс-полковника гвардии объединенных сил освобождения, ныне советника светлого рея Великого Альрика Победителя. При разборе развалин Цитадели Темной Династии обнаружено тело принца Аттора. Ошибка исключена. Все мероприятия по розыску принца приказываю свернуть. Основной вашей задачей теперь становится обеспечение безопасности Творца «молниеносного прогресса» Энжера Эмиля Сольве, барона Конго, графа Бельгийского, принца Датского, короля над всеми королями. При возможности продолжить розыск Посоха Наместника Вечного. Если противодействие противника велико или существует риск для охраняемого лица, приказываю отойти за Матриссу и ожидать там дальнейших распоряжений. Подкрепление к вам уже отправлено из Скрамсона». Глава 16 Ель – интересное дерево: обладает множеством плюсов и всего лишь одним минусом. Из плюсов: хорошая древесина, годная не только на дрова; отличное укрытие в непогоду – под густой елью нижние ветви образуют естественный шалаш, защищающий от стихии; горные ели дают густую тень, подавляя сорную поросль, – передвигаться по нормальному, незаболоченному ельнику можно без непреодолимых помех. Минус у ели, пожалуй, единственный – на ней трудно повесить человека. Не найти у нее подходящих сучьев для такого важного дела. Вообще с сучьями у нее проблема – залезть на макушку дерева очень непросто. Омр, раскачиваясь на верхушке исполинской ели, напряженно всматривался в даль, игнорируя вопросы спутников. – Ххот! – в очередной раз не выдержал Амидис. – Ну что там? – Деревья там, – буркнул омр. – А кроме деревьев что? Где там этот самолет? Пропал? Омр не стал ничего отвечать – с ловкостью обезьяны ринулся вниз. На последних метрах оторвался от ствола, как по горке слетел на землю по густым ветвям. Оттирая засмоленные руки о влажный мох, произнес: – Выбирайтесь – самолет, похоже, сел где-то неподалеку. Моторы долго гудели, а самого не видно было. А потом вдруг затихли. Из-под ели выбралась вся компания, Амидис при этом уточнил: – Он два раза над нами пролетел – около полудня и сейчас. Может, заметил? – Не знаю… Я бы нас не заметил – прятались мы хорошо. Под этой елью в упор ничего не разглядеть, а он высоко прошел. И не разворачивался. Я с аэропланами не раз сталкивался: они, когда интересное замечают, кружиться начинают, рассматривая. Гранату тоже могут скинуть или даже несколько, – а сдачи этим гадинам не дашь. А этот не кружился – прямо пролетал. Здоровый, зараза: никогда таких не встречал. Даже не слышал про подобное. Видали, сколько у него моторов? У нормальных самолетов один всего, а у этого несколько. Думаю, народу в него много помещается. Плохо… Получается, на нашем пути могут засаду устроить. Мальчик, внимательно вслушиваясь в обсуждение, заметил: – Тропа непригодна для посадки. Повсюду вдоль нее стоят каменные столбы и пирамидки – они по широкой площади раскиданы безо всякой системы. Леса тоже никто давно уже не чистил – заросло все. Самолету нужно место открытое: не сесть ему возле Тропы. Значит, если он приземлился, то далеко в стороне. Пока они сориентируются, пока выступят – стемнеет. А в темноте бесшумно не походишь, да и сбиться легко с дороги. Так что нам этот самолет не помешает, если мы сейчас не станем останавливаться. Несколько часов ходу – и оставим их за спиной. – И глаза свои в потемках на сучках оставим, – нерадостно буркнул Ххот. – В книгах написано, что омры в темноте видят, будто кошки… – Так оно и есть. – Значит, будешь вести нас ночью. Не сможешь ты – поведу я или Тибби. – С крысой понятно – в своих вонючих норах они все прекрасно видят. А ты-то здесь при чем? – Я тоже неплохо вижу в темноте – с дороги не собьюсь и глаза ваши сберегу. Мы так и будем тут болтать? Я понимаю: все устали и хотят отдохнуть. Нельзя – надо потерпеть: спасение в скорости. Давайте вперед – у нас не так много времени, чтобы тратить его на болтовню. book-read-ads * * * Мелкогорье Венны имеет одну особенность: при внешней одинаковости здешних холмов, равномерно рассыпанных по всему краю, местность постепенно повышается к северу. Чем дальше, тем этот подъем становится заметнее – меняется климат и растительность, скудеет и без того небогатая почва, ее шкуру все чаще прорывают скальные останцы. Исчезают озера, болота и ленивые речушки – им на смену приходят многочисленные горные ручьи. Лес никуда не исчезает – просто начинает жаться к долинкам и распадкам, его состав изменяется: сосны встречаются реже, зато появляются лиственницы и кедры, а ели становятся неохватными. Знаменитые ели Венны – уникальная по качеству древесина. Мечта корабелов и мебельщиков – нигде больше таких елей нет. Лиственные деревья встречаются не везде, и нет в них былого разнообразия: осинники на влажных местах, редкие березняки и гигантская ольха. Ни буков, ни каштанов здесь уже не встретишь – слишком холодно для них. Лес становится мрачным: густым, темным, обросшим бородатым мхом и северным виноградом и лианами – северная природа сохранила здесь эту экзотическую память об относительно недавнем тропическом прошлом. Подлесок местами отсутствует вовсе, а местами все сплошь порастает карликовой березкой, малиной, папоротником и сочным исполинским хвощом. В таких дебрях мысли становятся столь же мрачными, как и растительность. Путники устали после долгого и трудного перехода, обстановка тоже давила – им было не до разговоров. Всем, кроме Ххота… – Слышишь, пацан, ты вот сильно умный? Посмотри тогда по сторонам: деревья здесь одно толще другого. По молодости я на лесоповале подрабатывал, так мы такого богатства не видели – разную ерунду рубили. Знаешь, сколько стоит такая вот лиственница? Не знаешь… Я тоже не знаю, но даже та, что в два раза тоньше, шла по цене в три раза дороже кедра, что в два обхвата. Ее на юге покупают вообще вдесятеро дороже, только попробуй туда довезти… Контрабандисты это дело к рукам давно прибрали – война ведь не дает легально торговлей заниматься. А южане из нашей лиственницы сваи для своих построек разных делают – лиственница в земле не загнивает. Чем дольше в сырости лежит, тем крепче становится. Вот и скажи: почему мы ни одного пня за все время не встретили? Из-за того, что Тропа? Так я своими руками на Тропе лес валил под присмотром жрецов – дорогу им расчищали. – Ты сам ответил на свой вопрос – это была санитарная вырубка. – Эй! А что здесь мешает такую вырубку делать? И польза, и выгода, а то я скоро последние ноги поломаю по такой чаще шагать. – Ты, думаю, гораздо южнее лес валил. Там даже после прекращения паломничества жрецы старались порядок поддерживать. А здесь с этим гораздо хуже – забросили в первую очередь. А кто, кроме жрецов, сможет организовать работы в такой глуши? Дороги держать, поселки, заломы на реках разбирать, чтобы плоты проводить не мешали. Кому это по силам, кроме них? Аристократам? Одиночка-дворянин не потянет таких масштабов – он лучше будет с земли своей жить, чем лесом заниматься. Не дворянское это дело. Короне? Императору достаточно железной, соляной и медной монополий и налогов – денег там идет столько, что на лесе и сотую долю не выгадаешь против них. Вот и остаются жрецы – их много, они едины. Только у них на первом месте духовное, а не материальное: если есть возможность их объединить, они объединяются, а нет… Тропа жрецам больше не нужна, держать ее ради добычи леса нет смысла – лес для них всего лишь источник побочного дохода. Паломники давали больше – они ушли, и жрецы ушли тоже. Ххот, здесь ведь очень мало людей живет. Самый безлюдный край в мире, наверное. И чем дальше на север, тем меньше людей. Присматривать за брошенной Тропой просто некому, а брошенная Тропа – это не самое приятное и безопасное место: люди его сторонятся. Потому и не видим мы следов человека, и леса никто не трогает. Не потому что крестьянам в хозяйстве такие огромные ели не нужны, – просто некому. Если дальше на север пойти, лесов становится все меньше и меньше, а скал больше. Перед Северным океаном начинается Великий спуск с межевыми камнями – туда вообще никто не забредает, кроме редких золотоискателей. Ну еще зимой охотники могут за пушниной приходить, но мало таких отшельников. Добывать золото и самоцветы жрецы там запретили и охотиться тоже. Присмотра сейчас, конечно, нет, но сила запрета еще работает. Да и не забывай про главное – некому там бродить. Говорю же: людей здесь очень мало. – На Спуске я побывал – молодым меня туда гоняли, на забаву с межевым камнем. Даже Сумерки видел… только очень издалека. А насчет следов ты не все рассказал: здесь не только люди не бродят – звериных копыт и лап тоже почти не видать. Сразу видно – и впрямь место нечистое, раз все живое сторонится. Ох и завел ты нас… Слушай, насчет золотоискателей. Раз они, не боясь запрета и опасностей, сюда забираются, и даже дальше, то, значит, есть за чем ходить? Не впустую же? – Наксус богат золотом и самоцветами. – Удивил! Да все земные богатства боги спрятали на севере – это каждый дурак знает. Ни на одном из островов Коалиции нет ни одного железного рудника – все руды у нас. – Не все, но ты почти прав: основные месторождения у нас. И металл наш лучше, добывать его гораздо легче, чем у них. – Ты про рудники Скрандии? Ослиное дерьмо в тех рудниках, а не железо, – хрупкое, ржавеет на глазах, на морозе им вообще работать нельзя. Все, что есть у них хорошего и нового, это привезенное с чумных копей Аниболиса или от контрабандистов. И еще старые перековки – до Энжера мы их сами металлом снабжали и даже не сильно обманывали при этом. А вот про золото у них я вообще не слышал – золото есть только у нас. У них даже паршивого нет. – Верно, золото добывают только на севере. Главные деньги в мире были раньше из золота. Ты думаешь, какая победа Энжера из его первых побед была самая великая? – Известно какая – после того как он создал Коалицию и перерезал всех наместников наших на своих островах, император послал войско. За неделю тогда произошло несколько битв, но по сути – это одно сражение. Названия нет – у каждой битвы там свое название. – Неверно. – Ну а какая тогда? – У его главной битвы действительно нет названия. Он победил, когда отменил хождение золотых денег, заменив их серебром, бронзой и бумагой. И проделал это так ловко, что цена на золото упала в несколько раз за считаные дни. Имперские монеты потеряли свою цену. Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось: тысячелетнюю общую тягу к драгоценному металлу сумел подавить своей волей. – Э нет – у южан же тоже есть золотые деньги! Я сам не раз их у покойничков находил! Врешь ты! – Эти франки гораздо позже ввели, после того как Энжер задешево скупил бо́льшую часть мирового золота. И чеканить такие монеты разрешено только казначейству Нового Амстердама. Эта территория подконтрольна всем королям Коалиции сразу, но на деле правит там узкий совет и сам Энжер. Это его личные деньги. Их много, но почти все они хранятся в подземелье – на руки уходит мало. Из подземелья их извлекают, если где-то остро требуется срочная денежная помощь. Портрет Энжера на аверсе – гарантия обмена монет на любую валюту в мире, поэтому они считаются самыми стабильными деньгами. Но даже при этом был случай, когда золотые деньги отказались брать в уплату. Храмодис – маленький островок неподалеку от Лании. Почти весь покрыт пустыней и никому не был нужен, пока там не нашли нефть – очень легкодоступные и богатые месторождения. Их правитель отказался вступать в Коалицию, но позволил вести добычу. Южане построили там два порта для своих танкеров, провели дороги и трубы для нефти. А когда возникли проблемы с арендой, местный царек потребовал выделить ему плодородные земли на территории Коалиции и оплату проводить серебром, а не бумагой. Энжер предложил свое золото, но тот заявил, что оно ему неинтересно. Как раз в это время мы окончательно потеряли Скрандию, и освободившиеся силы Коалиция бросила на юг. Семидневная война – слышал о такой? – Это когда они своих же били? Слышал. – Не совсем своих – они захватили Храмодис, местный царь теперь в изгнании, и никто не мешает добывать топливо для машин. – Да он сам виноват – от золота нос воротить не следует. Хотя твои слова меня немного встревожили – с моим везением могу и здесь вляпаться. Вот получу от вас мешок монет – и следом узнаю, что золото по цене теперь меньше меди. Неприятно как-то получится – не согласен я с этим. Чуть ли не над головой громко и зловеще прокричала ночная птица – за разговорами и не заметили, как стемнело. Выругавшись от неожиданности, Ххот предостерег: – Не отставайте никто – надо кучкой идти. В этих дебрях и в полдень потеряться просто, а уж сейчас вообще легко. Наверху вновь заорали столь же противно, а затем повторили еще и еще. – Да там целая стая этих голосистых зараз, – прошипел Ххот. – Здесь аккуратнее – дерево поперек дороги упало. Осторожно перебирайтесь – ломать ноги нам сейчас ни к чему. Нести калеку омра будете заставлять, а оно мне надо?! – Тише! – попросил мальчик, предостерегающе поднимая руку. Все замерли как стояли, боясь лишнее движение сделать. Мальчик тоже не шевелился – так и застыл с поднятой рукой. Птицы среди ветвей испустили еще несколько криков, а затем, будто тоже подчинившись, резко примолкли. Ничего не происходило – несколько застывших фигур и мертвая тишина. Омр, не выдержав, хрипло прошептал: – Эй! Малыш! Ты тут пением птичек наслаждаться вздумал, или что? – Ххот, твое зрение работает хуже, чем язык. Может, хоть нос у тебя на что-то годен? Пожалуйста, принюхайся. Тишина, затем мрачный вывод: – Э! Ребята! Да здесь дохлятинкой попахивает. Я бы даже сказал – пованивает. А ведь не воняло… Во мраке отчетливо треснул сучок под чьей-то ногой, затем звякнуло металлом. Еще треск и еще – подозрительные звуки раздавались со всех сторон одновременно. Неприятный запах тоже усиливался.