— Охренеть!.. — восхищённо выдохнул Бобо. Старисис относился к широко распространённому типу людей, обделённых природой по части объёма мозгового вещества. Кованый гвоздь в ладонь длиной с омерзительным хрустом вошёл в его черепную коробку на всю длину. Процесс застопорился, лишь когда доска шлёпнула по голове. А пострадавший здоровяк, вместо того, чтобы свалиться на месте, резко рванул назад, звериным прыжком разорвав дистанцию. Бандиты дружно заорали на все лады, ругаясь, проклиная, что-то командуя, размахивая неказистым оружием. А к обитателям Тухлого Дна из всех щелей потянулось подкрепление. И пяти секунд не прошло, как наша численность утроилась. Но на «гостей» это произвело куда меньшее впечатление, чем то, что произошло следом. Один за другим бандиты начали затихать, глядя на Старисиса. Тот, вместо того, чтобы накинуться на противника, или хотя бы приказать порвать толпу отребья, подозрительно помалкивал. После прыжка замер и стоял на одном месте, закатив глаза и медленно покачиваясь. Затем голова его склонилась набок, увлекаемая тяжестью пришпиленной к виску доски, после чего и остальные части тела устремились в ту же сторону. И вот уже Старисис лежит на грязной земле. Разлёгся прямиком на кучах экскрементов, коими, будто минами, усеяна вся окраина Тухлой Ямы. Увы, но с канализацией здесь всё также плохо, как и со всем прочим. Лютый указал на тело бандита: — Горшки, вы все это слышали. Этот обсосыш заявил, что он и есть семья. Охренеть как смешно. И охренеть как тупо. То, что клан кинул вам, тупым дурачкам, кость, означает только то, что он кинул вам кость. Думаете, когда все гильдейские и квартальные прогнутся, вам ещё и мяса к костям добавят? Вы же нули, вы горшки пустые, вы дерьмо собачье, вам вообще думать нельзя, не получается у вас это. Когда всё только начиналось, что Данто Четвёртый сказал? Он всех, кроме своих жополизов, объявил предателями. Всех, включая и вас, смешных ушлёпков. Но даже он не настолько отмороженный, чтобы насылать на нас своих наёмников. Он знает, как это делается. Сначала вычистит Нижний от всех лишних вашими корявыми руками. А потом выставит вас виноватыми и выпустит наёмников. Они вас перережут быстрее, чем вы друг другу задницы целуете. Я понимаю, что вы, идиоты, ни слова из сказанного не поймёте. Но я хотя бы попытался. А теперь свалили отсюда резко. И падаль свою не забудьте забрать. Нам здесь ваша вонь не нужна, нам своей хватает! Бунч, щеголяя симметричной коллекцией синяков, угрожающе прошипел: — Вы тут все с голоду передохнете. А если не все, мы за вами придём. Ждите. Бородач, подойдя к телу Старисиса, небрежно вырвал из головы бандита застрявшее оружие, отошёл на пару шагов, встал в позу игрока в гольф, примерился, резко взмахнул доской. Та попала по куче чуть подсохшего дерьма столь метко и расчётливо, что подбросила её в воздух целиком, солидным куском в ореоле разлетающихся ошмётков. Благоухающая масса пролетев несколько шагов с сочным шлепком угодила в и без того пострадавшее лицо Бунча. — Угощайся, милый, — добродушно-отеческим тоном высказался бородач, зашагав в сторону ближайшего проулка под нарастающий хохот собравшихся. Даже у пары-тройки бандитов улыбочки злорадные промелькнули. Похоже, не все соратники уважали Бунча. Я указал в сторону бородача: — Это кто такой? — А тебе зачем знать? — мрачно спросила Куба. — Всё шпионишь за нами, да? — Нет, я не шпион. Просто интересно. Может он мне понравился? — Мужиков любишь? Какая жалость, а я уж думала с тобой шуры-муры закрутить. Как ни тяжело такое заявлять женщине, но я отыскал в себе силы: — Знаете, что, уважаемая Куба? Когда смотрю на вас, действительно начинаю думать о мужчинах с симпатией. — Ты мне зубы тут не заговаривай. Бобо, отведи шпиона назад. Попытается убежать, задуши и в канал скинь. А я тут с Лютым парой слов перекинусь. Скоро буду. * * * Старуха долго сверила меня своим самым коронным взглядом. Так долго, что я, глядя в ответ, не удержался и зевнул. Это, наконец, подтолкнуло её к началу очередного разговора: — Знаешь, что я сейчас хочу сделать? — Наконец-то меня накормить? Я всерьёз спросил. Есть хотелось так сильно, что вот-вот и взвою. А между тем вопрос с питанием так и оставался открытым, что волновало всё сильнее и сильнее. Даже позапрошлой зимой, когда нас с Мелконогом хобгоблины загнали на обледенелую скалу, разбив перед этим до нулевой прочности все мои умертвия, я голодал не так долго. Сумели разобраться с проблемой за одну ночь и утро. У меня молодой организм отягощённый горой навыков и атрибутов. Мне необходимо питаться полноценно. Старуха покачала головой: — Нет, Гер, я скорей гадюку своей пустой грудью покормлю, чем тебя, змеёныша ингарметовского. Как же хорошо нам жилось, пока знать не знала о твоём существовании. Вот и думаю: а может и правда тебя утопить? Воды в канале много, а Бобо хороший мальчик, он порадуется такому. Сафи только жаль, огорчится. Ты ей понравился. Она же помешана на Ингармете, а ты его шпион. Ну да, девочки, даже такие мелкие, головой думать не умеют. Вот повзрослеет и поймёт, что ты не человек, ты сама чума. — Я не чума, я наоборот. Я даже доказать это могу. — Что ты можешь доказать? Да ты хоть знаешь, что нам тебя даже топить не придётся? Подклановые шавки сильно интересуются, не видел ли кто в городе паренька на тебя похожего. Говорят, с корабля такой свалился. Как там его... С «Зелёной чайки». Мешок чёрного риса за него обещают дать. А мешок риса, это очень много риса. Сейчас время такое, что и за жменю убить могут, а уж за мешок-то... Куба откровенно привирала. Сомневаюсь, что команда «Чайки» не поверила в мою смерть. Спектакль выглядел красиво и правдоподобно: тварь, вылетающая из воды; я на её пути; кровавый фонтан; и вот уже мы оба скрываемся в пучине морской. Искать после такого зрелища выжившего — это как-то чересчур оптимистично. Разве что те, кто держат город, что-то заподозрили. Или сопоставили с отчётами стражи на стенах. Там ведь прекрасно видели, как красиво я на берег выбираюсь. Но это маловероятно, по-моему, они больше о пари думали, чем обо мне. book-read-ads Старуха между тем продолжала: — Я и сама не знаю, почему до сих пор тебя не сдала. Мы, живущие здесь, своих не выдаём. Но ты никакой не свой, ты чума залётная, а мешок риса, это мешок риса. Если поторговаться, если сказать, что шпион у нас живой сидит, может и добавят чего-нибудь. Вот почему ты до сих пор не у стражи? А? Я ведь и рис получу, и Лентам радостно будет, что тебя сдали. Почему ты ещё здесь? И почему сбежать не пытаешься? Тебя ведь не держали, ты сто раз мог уйти. Отвечай давай! И хватит уже мне честные глаза показывать, бесстыжее ты создание! Да уж, серьёзно завелась, шуточками тут не отделаешься. Придётся отвечать серьёзно. — Ну, вы же понимаете, что всё это время я не только вашей неземной красотой восхищался. Я интересовался, я слушал людей. Про вас может и немного узнал, но достаточно. Вы женщина неглупая, но вам не повезло с местом рождения. Да и со временем рождения тоже не повезло. Вы старились, как могли. Вы были отзывчивой. Вы заботились о детях, потерявших родных. Вас за это многие уважают. Вам помогают, чем могут. Но сейчас отзывчивым выживать трудно. У вас тут что-то вроде частного сиротского приюта. Соседи подкармливают, вы им тоже помогаете, да и сами кое-как о себе заботитесь. Не всегда законно, ну да не будем придираться к мелочам. Однако как вы ни стараетесь выкрутиться, а жизнь трудна и с каждый днём труднее. И просвета в ней вы не видите. И тут, внезапно, в ней оказываюсь я: уверенный в себе, много чего умеющий, что-то знающий, загадочный. Вы не просто умны, у вас женская интуиция работает. Да, она тоже ошибается. Например, в том, что я шпион. Но это тоже мелочи. Главное это то, что вы догадываетесь: я именно тот, кто способен обеспечить тот самый просвет в тяжкой жизни. И знаете что? В этом вы совершенно правы. Куба покачала головой: — Тебя заносит. Даже не знаю, что делать: Бобо звать, или стражу... — А может я, для начала, всё же докажу, что я не чума? Старуха снова покачала головой: — Да хоть голый срам показывай, меня уже давно ничем не удивишь. А срамом коротким так, тем более... — Давайте поспорим на хороший обед, что я смогу вас удивить? — Ну а когда не удивишь, чем расплатишься? — Пойду в канал и сам утоплюсь. Или сдамся клановым за мешок риса. На ваш выбор. Старуха кивнула: — Утопить я и сама тебя могу, сдать тоже. Но раз утруждаться не придётся, валяй, договорились, удиви меня. — У вас чертовски болят суставы. Вы смирились с этой болью, вы давно живёте с ней. Она стала частью вас. Каждый ваш шаг, это мучение. Да что там шаг, каждое движение пальца вызывает боль. — Это ты меня так удивить вздумал? — невесело усмехнулась Куба. — Нет, это я просто разминаюсь. А вот сейчас начинаю удивлять. И я протянул руки. Мои лекарские навыки, даже урезанные маскировочным амулетом, способны на многое. Да, чудес от них ждать не приходится, но если требуется оперативно снять боль — прекрасно справляются даже во многих запущенных случаях. А этот случай явно запущен. Куча хронических болячек, которые никто и не думал лечить, или с ними пытались справиться дешёвыми, неэффективными методами. Но я не дешёвка, я кое-что умею. Люди, с лекарским навыком приподнятым всего-то на пятёрку, для обитателей трущоб всё равно, что высшие силы. Такие же недоступные, вызывающие шок, а то и ужас благоговейный. Ведь на развитие такой специальности приходится затратить столько, сколько весь этот нищенский район не стоит. Но я здесь. Я доступен. И навыки у меня прилично выше даже в урезанном амулетом состоянии. Спустя неполные три минуты я прекратил водить руками над многострадальным телом Кубы и, глядя в ошеломлённые глаза старухи, заявил тоном, не подразумевающим возражения: — Пока что всё. Когда пообедаю, поговорим о ваших древностях. Только пожалуйста, ни слова больше о шпионах. Огорчусь. Глава 27 Когда проясняется мрак Глава 27 Когда проясняется мрак Бородатого коротышку звали Дыроколом. После того, что я наблюдал этим утром, вряд ли когда-нибудь напутаю с его прозвищем. Уж не знаю, на какие рычаги надавила Куба, но после предметного разговора именно любитель досок с гвоздями привёл человека, который, по её словам, в городе знал каждый камень и кирпич, независимо от размера и расположения. Если кому-то что-то известно по интересующей меня тематике, он стопроцентно в их числе. Дырокол появился далеко после полудня. Без церемоний зашёл в лачугу, красноречиво покосился в сторону замаскированного люка в подпол, и лаконично отчитался перед Кубой: — Он здесь.