Возвращение к вершинам
Часть 17 из 45 Информация о книге
Ударить успел, но лишь слегка задел предплечье второй лапы. В то время как первая, на удивление ловко возвратившись, ухватила за одежду, потянула на себя с такой силой, что ноги от земли оторвались. Через кратчайший миг перед лицом Рогова оказалась оскаленная пасть, украшенная столь серьезными на вид клыками, что было очевидно — даже один укус такой хлеборезки пережить будет непросто.
Все, что Рогов успел сделать, — сунул меж челюстей древко секиры. Увы, на столь кратчайшей дистанции длинное оружие ни на что другое не годилось.
А потом вторая, свободная лапа шлепнула сзади по затылку, сбив тяжелую шапку из лысоватого меха. Но падения головного убора Рогов уже не видел: ощущение из тех, будто тебя стукнуло упавшим ковшом экскаватора; сознание покинуло голову в тот же миг.
Глава 12
Придя в себя, зажмурился от нестерпимо яркого света. Как это часто бывает, погода в горах радикально изменилась. Только что, в начале боя, небо было затянуто свинцовой пеленой, висевшей столь низко, что, казалось, протяни руку и ухватишься за пасмурное марево. Сумрачно, впечатление такое, что минут через пять темнеть начнет. А теперь из широченной прорехи в облачности ослепительно сияло местное солнце, под его лучами весело искрился снег, щеки ощутимо припекало.
Смешно, но здесь, на таком холоде, можно зажариться до хрустящей корочки. Горное солнце куда коварнее равнинного.
Рогов, сильно прищурившись, взглянул на небесное светило и вспомнил, что когда-то, едва сюда попав, был уверен, что оно куда больше и ярче земного. Но стоило оказаться внизу, в долине, и никаких отличий уже не замечал. Полагал, что просто привык.
Нет, не привык. Так и есть. То есть не так, угловые размеры инопланетного солнца здесь ни при чем, просто в горах оно и правда кажется совершенно другим. Дело, должно быть, вовсе не в том, что на высоте ты к нему ближе. Для астрономических расстояний даже тысячи километров — ничто, а разница здесь на порядки меньше.
Разреженный и очень чистый воздух, нехватка кислорода, слепящие отблески от вездесущих чистейших снегов… Список, должно быть, можно продолжать, но зачем? Горы есть горы, долины есть долины. Везде свои законы.
— Ты долго валяться будешь, а? Тоже мне еще спящая красавица. Вставай, пока в щечку не поцеловали. И хорошо, если в щечку.
— Киря, заткнись. — Рогов все же чуть приподнялся, повернулся и едва не отпрянул — мертвый великан лежал в шаге от него, таращась тускнеющими глазами.
— Давай-давай, поднимайся, не так уж сильно он тебе навалял, я видел. Шлепнул, как розового младенца по попке, а ты взял и расклеился. Чего вообще удумал вырубиться? Стареешь? Слаб на удар стал?
— Не знаю, меня не часто бьют.
— Ну здесь это быстро наверстают, не переживай. Шея не болит?
— Нет. А кто его уложил?
— Да Федя своей дубиной. Затылок в кашу, вырубил моментально. Если есть сила, то зачем нужен ум, — в этом весь наш Федя. Рог, тебя не тошнит? Башка не кружится?
— Сказал же тебе, отстань, со мной все в порядке.
Поднявшись, бегло осмотрел поле боя, насчитал четыре фигуры поверженных великанов.
— У нас потери есть?
— Лысому руку вывихнули, крокодильи слезы льет, не знаю, как вправлять будем. Ванек морду подставил, нос набок свернули, глаза что у китайца, кровавые сопли и все такое. Ну и тебе прилетело, но так как мозги отсутствуют, думаю, последствий можно не опасаться. На вот, шапку надень, а то уши отвалятся, тут тебе не Канары.
— Но пока что не холодно.
— Вот именно что пока. Тут как прорехи в тучах появляются, так сразу холодает, я тогда еще приметил. Даже удивительно, ведь на солнечном свете — наоборот, теплеть должно.
— А где еще четверо?
— Огонь им не нравится, разбежались. Двое только до нас и добрались, но кое-как с ними управились. Пару обожгло, катались там, в снег зарывались. Забили их толпой после этих. А гнаться за теми — да ну их. Бутылок нет вообще, а они только их и боятся, к тому же не все. Даже пара успела нам слегка навалять, две пары точно кого-нибудь до инвалидности доведут. И это безо всякого оружия. Серьезные ребятишки тут обитают, не удивлен, что костров никто не палит.
Рогов, нахлобучив шапку, достал из снега топор, на рукояти которого красовались светлые царапины от зубов сраженного великана, и указал на брошенные вдали грубые баулы:
— Надо проверить, что там.
— Ты прям мысли мои читаешь. Я планировал тебя на ноги поднять, ну а потом заняться вдумчивым мародерством. Решительно осуждаю столь позорное занятие, но ему не откажешь в изрядной доле притягательности.
Тюк еще не начали развязывать, а Рогов уже заподозрил неладное. Уж очень нехороший запашок доносится. Это только кажется, что здесь, в вечных снегах, разложение невозможно. Еще как возможно, главное, чтобы тела или туши оказались на открытом месте, доступном для прямых солнечных лучей. От чистого наста они отражаются, почти не передавая ему своей энергии, но с темными предметами все иначе, те поглощают немалую долю света, и переводится эта доля в тепло. Разреженный воздух и при отрицательных температурах отбирает его медленно, даже минимально закаленный человек может голышом бродить по ледникам, если день ясный и безветренный. Но, разумеется, с утра до вечера заниматься нудизмом вряд ли получится — все же температуры не комфортные.
Где-то выше тело может сохраняться десятилетиями, но на этой высоте, если не зароется в снег или хотя бы в тени не окажется, не протянет и пары лет.
Кусок брезента скрывал завернутый труп. Голова размозжена, кожа отслоившаяся, омерзительного оттенка, запашок с ног не сшибает, но изрядный.
Киря, без брезгливости склонившись над телом, сообщил:
— Похоже, этот бедолага из первых. Самых первых жмуров. Тех, кого кончило при переброске. Голова раздавлена в хлам, скорее всего плитой придавило. И пролежал долго.
— И зачем этим уродам нужен такой покойник?! — спросил позеленевший от неприглядного зрелища Айболит.
— А я почем знаю? Может, гнусную некрофилию практикуют, а может, у них острая фаза продовольственного кризиса.
book-read-ads
— Они это собрались есть?! Да я сейчас блевану.
— Вперед. Но не забудь потом собрать рвотную массу и вернуть назад. Нельзя харчи переводить, у нас все до грамма учтено.
Эти слова оказались последней каплей, Айболита и правда начало выворачивать.
Рогов, склонившись над вторым баулом и уловив тот же омерзительный запашок, приказал:
— Оттащите их к подножию холма и снегом забросайте немного. Потом его еще наметет, хоть какие-то похороны.
Нет возможности устроить полноценные могилы. Для этого придется долбить промерзлую землю, а это работа даже не на часы, а на дни. Да и какой смысл в похоронных ритуалах? При катастрофе в первые мгновения погибли тысячи, а многие из уцелевших не пережили их даже на полчаса, быстро угаснув под сдавливающими завалами. Каким образом можно всех похоронить? И кто будет этим заниматься? Кучка мародеров, явившаяся за железом и ограниченная жесткими сроками? Если задержатся, обрекут себя на голод, а может, и смерть, им нельзя отвлекаться от главной задачи.
Горы жестоко поступают с ослабевшими.
Рогов поплелся назад посмотреть, что там с Лысым. Если руку пострадавшего не приведут в норму, он не сможет потащить тяжелый груз. Значит, у них минус один рюкзак, а это бесценные килограммы не полученного поселком железа.
Металла, за который они готовы убивать и умирать.
За спиной удивленно охнули, и Айболит поспешно пролепетал:
— Тюк! Тюк шевельнулся! Я видел!
— А «здравствуйте» он тебе не сказал? — язвительно уточнил Киря.
— Да что ты за человек! Говорю же, шевельнулся он!
Рогов, вздохнув, развернулся. Раз уж не успел уйти, надо самому проверить, а то парочка товарищей может долго препираться на ровном месте. Всем хорош Киря, но его можно не кормить вообще, только поболтать давайте.
— Какой тюк шевелился?
— Этот. Вроде. Ну да, он. Там что-то живое, я точно видел.
Склонившись над указанным тюком, Рогов принюхался. Запаха разложения не учуял, но это ни о чем не говорит: нос мог уже свыкнуться со смрадом или труп лежал все это время в удачно ледяном месте.
Великаны никак не завязывали брезент. Просто укладывали на него страшный груз, сворачивали, устраивая что-то вроде громадного узелка. Хватали за края и несли через плечо. Для них это все равно что авоська с парой буханок хлеба.
Рогов просто потянул за уголок, и края брезента неохотно разошлись.
Все трое замолчали, уставившись на содержимое тюка. Там и правда было кому шевелиться, потому как вместо покойника оказалось живое содержимое. Девочка лет десяти. А может, девяти. Или всех двенадцати.
А если взглянуть в глаза, сверкавшие из-под нечесаных грязных волос, можно дать куда больше.
Глаза древней старухи, которая видела в этой жизни все.
— Ты кто? — Айболит задал сакраментальный вопрос.
Девочка попыталась вжаться в брезент и даже потянула на себя его край, прикрываясь.
— У кого есть еда? — спросил Рогов. — Дайте хоть что-нибудь.
— В рюкзаках все, а они там, — Киря указал на холм.
— Айболит, бегом туда, и принеси… Я не знаю, мяса кусок и рыбы тоже кусок. Только бегом.
Тот без возражений понесся выполнять приказ, а Рогов, стараясь не побеспокоить девочку, осмотрел ее повнимательнее. Грязная до такой степени, что непонятно, как можно насобирать столько грязи среди чистейших снегов. Несколько слоев видавшей виды одежды, богатой на прорехи и подозрительные пятна. Никаких шкур или прочих признаков первобытного существования — немного шерсти и почти сплошь современная синтетика, которой много осталось в развалинах. Шапки нет вообще, возможно, потеряна, но и без нее голова не должна сильно мерзнуть: длинные волосы скатались в жесткий колтун, который проще срезать под корень, чем расчесать.
— Это наша мелкая барышня, а не самка этих громил, — тихо произнес Киря.
— Без тебя ни за что бы не догадался…
— Да без меня ты мясо от рыбы не отличишь, Рогов. Сама бы она здесь не выжила. По глазам видно, что не одна. Кто-то еще есть.
— Или был.
— Может, и так.
Вернулся запыхавшийся Айболит. Бежал так, как здесь бегать нельзя: тут даже при небыстрой ходьбе одышка начинается. Теперь бедолага не сразу отойдет, организм бурно реагирует на любые нагрузки, если это случается в высокогорье.
— Вот: рыба и мясо. Дайте чуток отдышаться.
— Дыши-дыши, — разрешил Рогов, принимая принесенное.
Присел возле разверзнутого узла, протянул девочке кусок подкопченной рыбы и, состроив максимально приветливую улыбку, произнес: