Люди подошли к воротам и остановились. Четверо почти в одну линию, еще один подальше. Хотя на улице уже почти стемнело, в сравнении с тем, что их ждало внутри, можно считать сносным освещением. Вот и остановились на границе мрака, непроизвольно, сами себе не признаваясь, что побаиваются, а трусоватый Сыч вообще отстал. И это прекрасно, пускай и дальше держится особняком. Варик, доказывая себе, что он круче вареного яйца, пренебрежительно заявил: – Ну чего встали? Зассали? Это же просто дохлятина. – Он бэтээр голыми лапами разломал, – буркнул неприметный мужичок в укрепленной металлическими пластинами кожаной куртке. Трэш впервые наблюдал, чтобы здесь кто-то таскал настолько грубое подобие средневекового доспеха. Бронежилеты – да, частенько, но это совершенно другое. – А я даже не стрелял. Руками его завалил, – похвастался Сыч из-за спин. – Что-то ты зассал больше всех, великий победитель хренов, – буркнул Варик. – За мной, не то всю ночь провозимся. – Угу, – поддакнул тот же носитель «доспехов». – Тут по ночам хлебниковские, бывает, катаются втихаря. Я не подписывался еще и на них нарываться. – Бубновые с ними разберутся, – уверенно заявил Сыч. – Ха, ну да, может, и разберутся, да только какая польза покойникам от таких разборок? Сделаем дело и в темпе свалим. Если бы не ты, Сычара, я бы сейчас с лялькой валялся. – Да откуда на хуторе ляльки? У вас там одни коровы. – А тебе и корова не даст, так что завидуй молча. Последний человек из четверки переступил через границу мрака и тьмы, лишь отставший Сыч все еще оставался снаружи. Пора. Трэш легонько потянул за конец троса, зажатый в левой ладони. Грубый стопор поддался, отпуская связку стальных труб в свободный полет. Падая, она резко натянула второй трос, после чего тяжеленная створка металлических ворот захлопнулась в одно мгновение с грохотом, лишь немногим уступающим звуку гранатного разрыва. «Доспешный» мужичок с перепугу выстрелил, припадая на колено, кто-то просто заорал, рефлекторно, от неожиданности. А Трэш, с недоброй ухмылкой уставившись на запаниковавшую группу из мрака, четко и спокойно произнес: – Добрый вечер. После чего взмахнул правой рукой. Рельс отправился в свободный полет, бешено вращаясь в горизонтальной плоскости. Эдакий тяжеленный пропеллер получился. Даже силищи Трэша маловато, чтобы запустить такой далеко, но сейчас речь не шла о больших расстояниях. Не переставая вращаться, рельс пролетел сквозь группу, раскидав троих. Тому самому мужичку, в самодельном доспехе, повезло за счет того, что припал на колено еще до броска. Да и рост маловат, тютелька в тютельку трехцентнерная смерть над макушкой пронеслась. Но везение вышло так себе, подскочивший Трэш, проигнорировав бьющие точно в голову автоматные очереди, завершил дело одним ударом. Минус четыре. С улицы зарокотал крупнокалиберный пулемет, покрывая створку ворот стремительно густеющей россыпью бьющих светом пробоин. Трэш, уходя от обстрела, помчался вдоль стены, отмечая, что невидимый стрелок продолжает его сопровождать, будто видит цель сквозь преграды. Что в этом непростом мире вполне возможно. Домчавшись до угла, всей тушей ударил в оконный проем, заложенный шлакоблоками. Преграда не выдержала, развалилась, и Трэш оказался на улице. Не удержавшись на ногах, перекатился через плечо, вскочил, подхватывая с земли сразу пару рельс, разложенных там и сям заранее. Первую отправил в кабину грузовика, вторую в башенку, одновременно бросаясь в атаку. С крыши трансформаторной будки громыхнул одиночный винтовочный выстрел, тяжелая пуля ударила в подбородок, но броня выдержала. Главное – пулемет перестал плевать огнем, да и опасный противник с гранатометом, стоявший на крыше вагона, решил, что за храбрость ему не платят, спрыгнул вместе с напарником на землю по другую сторону поезда. Догнав одного за другим разбегающихся от грузовика людей, Трэш каждому выделил по удару когтями, после чего сумасшедшим прыжком дотянулся до козырька крыши трансформаторной будки, уцепился за него одной лапой, взмахнул другой, напрочь снеся ему голову. Он единственный, кто продолжал стрелять до последнего. Все, последняя винтовка замолчала. Минус семь. Возможно, минус восемь, ведь судьба башенного стрелка неизвестна. Трэш заколебался, раздумывая, что предпринять дальше. Трое выживших противников разбегаются, то ли расчетливо, то ли в панике выбрав разные направления. Ему нужен только один из них, и как минимум еще одного придется отпустить. И одного, очень желательно, взять живым. За кем погнаться в первую очередь? Для начала Трэш решил изучить пулеметную башенку и не прогадал. Рельс, угодив в нее боком, смял стальные листы, деформировал, зажав тело стрелка внутри. Тот остался жив, но только и мог, что верещать от страха, да дергаться без толку, крепкий металл не отпускал. Вот и хорошо, пускай посидит. Теперь Трэш знает, за кем именно нужно гнаться. book-read-ads * * * Сыч не выглядел хорошим бегуном, но жажда жизни и страх – лучшие в мире допинг и стимул. Он на завидной скорости промчался больше трех километров. Дыхание сбилось, из глотки вырывался то сип, то хрип, грудная клетка нездорово вздымалась, ноги заплетались, сердце оглушающе билось в ушах, а перед глазами темнело. Облизав трескающиеся губы сухим языком, Сыч прорвался через стену густого кустарника, и в глазах его блеснули огоньки радости. У него получилось. Почти получилось. Вот она, долгожданная развязка на выезде из города. Сейчас пробежит под мостом, а там надо свернуть на тропинку, которая ведет вдоль насыпи. Каких-то пара сотен метров, и все. Дальше тянется канал, наполненный водой, он глубокий и широкий. Зараженные плавают плохо, а вот Сыч прекрасно. Ну да, пловец из него куда лучше, чем бегун. С этими мыслями Сыч заскочил под мост, где остановился настолько резко, будто на невидимую стену налетел. Что, в сущности, так и было. Трэш стоял перед ним гранитной скалой, которую невозможно обойти или перепрыгнуть. Да и убежать от нее не получится даже у чемпиона мира по легкой атлетике. Оружия у Сыча не осталось, арбалет он выбросил сразу, когда еще не утихло эхо от хлопка ворот. Мигом осознал всю остроту ситуации. Да и сохрани, какой от него прок? Никакого. Что ему теперь оставалось? Только смотреть телячьими глазами. Сыч смотрел на Трэша, Трэш смотрел на него. Так продолжалось не меньше минуты, в тишине, изредка нарушаемой далеким скрипящим пением совы. Наконец человек разомкнул непослушные губы и заплетающимся, нервно-неуверенным голосом заканючил: – Трэш, слушай, не надо. Давай договоримся. Не убивай. – Видя, что слова произнесены, а элитник ничего не предпринимает, Сыч чем дальше, тем продолжал бодрее: – Слушай, ну ты же сам все понимаешь. Тут ничего личного, мне просто пришлось. Да мне деваться некуда. Да ты бы точно так же поступил, без вариантов. Я тебе еще пригожусь, тебе ведь всегда нужна пара ловких рук. И я здесь все расклады знаю, я все расскажу, вот увидишь, не прогадаешь. Да я даже… – Заткнись, – утробным, будто из бездонной бочки, голосом прогудел Трэш. – Я тебя не убью. Сыч и правда заткнулся, он не ожидал, что чудовище заговорит человеческим голосом. Сложнейший эмоциональный момент, вон как челюсть отвесил. А монстр, неотрывно глядя в его глаза, уловил, как в них отступает обреченность, сменяясь холодной расчетливостью и отчаянной надеждой. Человек осознал смысл последних слов и решил, что переживет эту ночь. Какой наивный человек… Трэш, молниеносно присев, небрежно взмахнул рукой, с сочным хрустом перебив Сычу обе ноги. Покалеченный заорал, покатившись по земле. А Трэш, выпрямившись и глядя на него сверху вниз, сказал: – Для тебя я Нэш. Сержант Нэш. А сержант Нэш всегда держит свое слово. Я сказал, что я тебя не убью. И я тебя не убью. Отвернувшись, Трэш заурчал во всю мощь чудовищных легких. Особым способом заурчал, такие звуки зараженные способны различить даже там, где их неспособны уловить самые чуткие микрофоны. Одно из многих чудес Стикса. И одно из самых нехороших чудес. – Сюда! Быстрее все сюда! Здесь еда! Здесь вкусная еда! Вкусной еды хватит на всех! Очень сомнительно, что последнее утверждение верно, только в «сфере зрения» Трэш засек уже троих зараженных, а ведь голос слышно далеко за ней. В этом районе мертвяков хватает, популярное место для миграций, тварям приходится обходить русло канала, вот и получилась тропа, не пустующая ни днем, ни ночью. Они побаиваются элиту, но не могут противиться такому зову. Зараженный, издавая призыв, действительно делится информацией о корме, а не подманивает слабых хитростью, чтобы поживиться их плотью. Это рефлекс, неосознанный зов, позволяющий тварям оперативно уничтожать самую лучшую пищу, чтобы та не стала добычей червей. Но с Трэшем особая история. Нет никакого рефлекса, он сзывает зараженных осознанно. Пусть их будет много. Пусть они останутся голодными. Ведь что им один человек? Трэшу нет дела до их сытости, у него сейчас другая задача. Сыч, все осознав, пропищал раненым зайцем и пополз в сторону канала. Трэш не стал ломать ему еще и руки. Зачем? Вдруг потеряет сознание, а нужно, чтобы урод видел и понимал все, до последнего мгновения своей никчемной жизни. Слишком медленно ползет, ему ни за что не успеть. Вон из кустов за мостом уже урчат в ответ. Зараженные рядом, они торопятся на пиршество. Трэш свое слово сдержал. Не убил.