Будка и снаружи не выглядела большой, а внутри оказалась еще меньше. Прятаться в ней особо негде, но все же Трэш никого не увидел. Принюхиваясь, уловил человеческий запах, пригнувшись, сделал шаг вперед и начал осторожно протискиваться между стеной и тушей трансформатора. Последний не гудел, и вообще по всему городу не наблюдалось признаков наличия электричества в сети, однако размеры агрегата заставляли относиться к нему с опаской и уважением. Электричество Трэша пугало. Сам не понимал – почему. Возможно, это началось с того момента, когда себя осознал. Его ведь вроде как мучили током. Как-то странно, ведь ничего этого он не помнит. Впрочем, это далеко не единственная числящаяся за Трэшем странность. За трансформатором, вжавшись в пол, сидела женщина. Длинные каштановые волосы растрепаны, лицо осунувшееся, поперек щеки тянутся две параллельные широкие царапины, большие выразительные глаза переполнены ужасом и отчаянием, в руках держит тряпичный сверток, крепко прижимая его к груди. Неотрывно уставившись на Трэша, женщина молчала, лишь в ее взгляде читалась все более и более усиливающаяся обреченность. Нетрудно догадаться, почему так смотрит, ведь он и сам себя в зеркале боялся увидеть – образина пугающая. Миролюбиво воздев руки, тихо и спокойно произнес: – Не бойся, я тебя не съем. – Да-да, правильно, пусть Второй съест. Обернувшись в сторону распахнутых дверей, где с ноги на ногу в нетерпении переминался Чавк, Трэш рявкнул: – Заткнись, пока я тебе язык в узел не завязал. Ты не будешь есть эту женщину. – Хорошо. Ну хотя бы косточки мне оставь. – Я тоже не буду ее есть. Она пойдет с нами. Пойдет сама, живой. Она мне нужна. Ты ее не будешь трогать и будешь защищать от тех, кто захочет ее съесть. Все понял? – Второй понял, что вкусно поесть не получится. – Вот и хорошо, что ты такой понятливый. Трэш вновь повернулся к женщине. Та за время короткого разговора ухитрилась спиной вперед отползти на несколько шагов, вжавшись в угол. Дальше отступать некуда, ей только и оставалось, что сверкать глазами, в которых не было ничего, кроме ужаса и обреченности. Только сейчас Трэш понял, что в руках у нее не просто сверток: это ребенок, очень маленький, возможно – новорожденный. Странно, что ведет себя так тихо, внутренний голос подсказывал, что младенцы – шумные создания, а уж в такой ситуации они просто обязаны орать без умолку. Естественно, слова, сказанные чудовищем, женщину ничуть не успокоили, хотя бы по той причине, что она ни одного из них не поняла. Трэш по неопытности упустил, что думает на одном языке, а говорит почему-то на другом. Похоже, она решила, что он озвучил гастрономические планы на ее счет, вон какой взгляд, вот-вот сердце разорвется от ужаса, уши прекрасно слышат каждый удар – колотится нездорово. И что теперь делать? Как заставить ее выйти? Силком потащить? Да к ней прикасаться страшно – опасно хрупкая, и к тому же это ее наверняка перепугает еще больше. Покрутив головой, Трэш вытянул руку и начал водить когтем по стене, сдирая краску. Черточки сливались в буквы, буквы в слова, а слова во фразы. Не прошло и минуты, как он сумел вывести внятное послание: «Женщина, не бойся нас, мы тебя не съедим. Пойдем с нами, мы будем тебя защищать. Если останешься, умрешь, рядом много людоедов». Написано неплохо, вот только та, которой это адресовалось, отказывалась понимать. Она не поднимала глаза, а как без этого прочитать? Трэшу пришлось постучать по стене несколько раз, прежде чем ее безумный взгляд сфокусировался на тексте и побежал по нему. Какое-то время ничего не происходило, а затем, судорожно передернув плечами, женщина, боязливо скосив взгляд, еле слышно спросила: – Кто ты? Урчать в ответ – бесполезное сотрясание воздуха. Пришлось использовать нетронутую часть стены для второго послания, на этот раз совсем уж короткого: «Зови меня Трэш». Глава 17 Стопки бетонных плит способны выдерживать громадные нагрузки, но Трэш перемещался по ним с такой аккуратностью, будто протаскивал свою тушу по разложенным на ненадежных упорах листам тонкого стекла. Он только сейчас обратил внимание на изменившийся стиль передвижения, раньше почти всегда направлялся по кратчайшей траектории и медлить не любил. Сейчас все иначе: неспешно, постоянно оглядываясь, от укрытия к укрытию, или хотя бы стараясь не сильно маячить на виду у возможных наблюдателей. Короткая сознательная жизнь быстро научила азам осторожности. Трэша интересовал шум моторов, доносившийся со стороны шоссе, вдоль которого он вместе с Чавком несколько часов назад подбирался к городу. Непохоже, что машины приближаются, но проконтролировать не помешает. Не доверяя ушам, осмотрел небосвод пристальным взглядом на предмет летающих дронов и, не обнаружив искомых, предпринял последний, самый рискованный рывок – метров сорок лишенного укрытий пространства. Этот отрезок хорошо просматривается лишь с одной стороны, и за нее Трэш относительно спокоен, ведь именно оттуда пришел. Но мало ли, все равно напрягает, пусть там остались Чавк и женщина, не стоит всецело доверять этому направлению. Добравшись до нужного места, наскоро приспособил на голову кусок грязного брезента, подпрыгнул, ухватившись за край вагона, подтянулся и, удерживаясь на когтях, уставился в сторону шоссе. До него отсюда оставалось не больше трех сотен метров. Так и есть, знакомые машины катаются – те самые, с красными ромбиками. Сильно растянувшаяся колонна вытекает из-под железнодорожного моста: грузовики, уродливо обшитые железными листами, решетками и сетками, пикапы с пулеметами, реже с ненавистными огнеметами, парочка стареньких бронетранспортеров. Но основной транспорт – фуры с защищенными кабинами. Прицепы на них вообще не дорабатывали, причем все до единого груженые. У Трэша слегка отлегло от сердца – непохоже, что это команда, посланная за ним. Очень может быть, что колонна направляется на базу из очередного разграбленного города. В фурах, возможно, перевозят десятки тонн вкуснейших деликатесов, но, увы, ничего из этого богатства маленькой стае не достанется. Противник слишком многочислен и силен, по-плохому его поделиться не заставишь, а по-хорошему он не согласится. Трэш начал медленно поджимать ноги. Пусть голова частично прикрыта брезентом, маскировку раскусят, если засекут движение. Присев, с минуту выжидал и, лишь убедившись, что гудение не меняется, колонна так и движется в прежнем темпе, ни одна из машин не останавливается, счел, что наблюдение проведено незаметно от противника. Интересно, как часто здесь катаются враги? Если дорога пользуется популярностью, нужно как можно быстрее сменить убежище. А жаль, ведь это место Трэшу понравилось. Множество просторных помещений с удобными для его немаленького тела входами плюс полное отсутствие всех разновидностей людей. Лишь в паре мест встретились обглоданные кости, но тот, кто здесь пообедал, давно ушел, даже запах каннибалов успел развеяться. При желании тут можно целую толпу спрятать (в том числе и от воздушного наблюдения). Имеется здоровенный резервуар с чистой водой, хоть целый год ее пей. Из минусов лишь отсутствие еды, но, возможно, этот недостаток получится устранить, если как следует пошарить по вагонам. Судя по всему, здесь их освобождали от грузов, в том числе скоропортящихся. book-read-ads Глядишь, там много чего отыщется. Размышляя над перспективами освоения этого приятнейшего во многих отношениях места, Трэш пробирался через заставленные вагонами тупиковые ответвления и стоящие рядами контейнеры, прикрывался от возможных взглядов за погрузочной техникой и штабелями ящиков, вдыхал смолистый запах, доносившийся от обширной площадки, где сгружались пиломатериалы. Здесь не так давно работало немало людей, не меньше нескольких сотен, но все они куда-то исчезли, оставив после себя настоящий лабиринт, где можно эффективно укрываться, устраивать засады, нападать и скрытно отходить в направлении сразу двух лесополос, заросшего зеленью дачного поселка или даже в город. Там, среди домов, тоже можно отрываться от преследования. Да уж, сплошные удобства, ради них можно даже смириться с оживленной дорогой под боком. Глядишь, это и к лучшему, враги должны думать, что ни у кого не хватит наглости устроиться поблизости от их транспортной магистрали, что положительно скажется на безопасности. Свою маленькую стаю Трэш оставил в громадном бетонном здании, заставленном различным оборудованием. Не очень-то удобное место, но было там одно исключение – будка из фанеры и пластика в углу. Должно быть, раньше в ней размещался какой-то мелкий начальник, знавший толк в удобствах. Внутри все добротно обшито вагонкой, мебель в основном не первосортная или грубо-самодельная, но с претензией на красоту, из минусов лишь дверь небольшого размера, тяжеловато в такую протискиваться. Женщина сидела на стуле, прижимая к себе запеленатого ребенка и испуганно таращась на Чавка, переминавшегося с ноги на ногу в паре шагов от нее и не забывавшего при этом то и дело шумно сглатывать слюну. Завидев Трэша, каннибал не позабыл высказаться на извечно волнующую его тему: – Хочется есть. У этой есть еда, Второй ее хочет. – Откуда у нее еда взялась? – проурчал Трэш. – Она держит ее в руках. – Балбес, это не еда, это ребенок, его трогать нельзя. – Зачем ей нужен мертвый ребенок? Давай лучше его съедим. Слова Чавка заставили Трэша задуматься об очевидной вещи – с ребенком и правда не все ладно. До сих пор он младенцев не видел, но почему-то был абсолютно уверен, что это весьма шумные и прожорливые создания, большую часть дня и ночи они орут и принимают пищу. Этот же все время спал, ни разу голос не подал, даже когда его носили на руках по пересеченной местности. Да что там говорить, ведь он не издал ни писка, когда Трэш, запасаясь фанерой, с грохотом выронил сразу несколько листов. И мать все время старается прикрыть его с головой. По пальцам можно сосчитать, сколько раз удавалось разглядеть что-нибудь, помимо тряпья. С этим ребенком явно что-то не так. Женщина испуганно уставилась на Трэша. Она в принципе всегда на него смотрит с отрицательными эмоциями, но сейчас себя превзошла. Каким-то образом прочитала мысли и нашла в них угрозу? Или того проще – понимает, о чем говорят урчанием? Да нет, она ведь уже отвечала, что не видит ни малейшего смысла в издаваемых Трэшем звуках. А жаль, ведь это могло здорово облегчить общение. Зажал в лапе здоровенный кусок каменного угля, прихваченный из вагона, и накорябал на фанере – «Что с твоим ребенком?» Женщина, прочитав вопрос, судорожно поежилась и скороговоркой пролепетала: – Сашенька спит. Просто спит. Ему много спать надо, возраст такой у него. Спит он. Спит. «Почему ты его не кормишь?» – тем же способом спросил Трэш. Помедлив с ответом, женщина почему-то оглянулась и чуть ли не шепотом ответила: – Молока не осталось. Питание нужно. Детское питание. Я видела здесь газовую печку, я бы накормила Сашеньку. «Почему я не слышу, как дышит твой ребенок?» – А вы и не услышите, он у меня тихоня, он тихо дышит, не сопит. Он очень спокойный. «Я слышу, как под полом мышь шуршит и как пищат птенцы в гнезде под листом крыши. Я должен слышать дыхание твоего ребенка». – Нет-нет, я же говорю, Сашенька тихоня, – женщина резко повысила голос, заговорила с несвойственной ей горячностью. Трэшу хотелось окончательно прояснить вопрос с ребенком, но, глядя на собеседницу, понял, что эта тема слишком ее возбуждает. В конце концов, это ее сын, нужно будет сказать что-нибудь по этому поводу, сама скажет. Даже если предположение Чавка верно, что с того? Ну нравится ей таскаться с мертвым ребенком, пускай таскается, это личное дело матери. Но, вообще, стоит, наконец, признать, что с этой женщиной Трэшу крупно не повезло. Она или невменяемая, или действительно абсолютно ничего не понимает. Начать следует с того, что от женщины не просто не попахивает живцом, как от всех встреченных до этого врагов, она о нем знать ничего не знает. В ответ на по-разному сформулированный вопрос или вообще ничего сказать не могла, или несла чушь о рыбной ловле, в которой, похоже, совершенно не разбиралась, но уверенно доказывала, что именно при этом занятии применяются какие-то живцы. Несусветный бред. Женщина понятия не имела, что за люди ездят на технике с красным ромбом и откуда они взялись, но при этом их боялась, потому что именно они убили на ее глазах некоего Димочку – отца ребенка. Тот, судя по сбивчивому рассказу, был тем еще ненормальным кренделем. Вроде как поначалу пылинки с нее сдувал, был эталонным мужем и отцом, а потом вдруг озверел, полез кусаться и рвать одежду, мычал не своим голосом. От него она закрылась в подъезде, после чего через крышу перебралась в другой и там через пыльное окно увидела, как остановилась машина с ненавистным знаком, после чего послышался выстрел, и у мужчины разлетелась голова. Надо добавить, что затем из машины выбрались вооруженные люди, вломились в подъезд и провели там некоторое время, после чего вышли явно разочарованные и начали выкрикивать уже знакомые Трэшу призывы поторопиться идти к ним, потому как проводится спасательная операция. Естественно, что женщина спасаться с ними не пожелала и до сегодняшнего дня успешно скрывалась в городе, где остались лишь вечно алчущие человеческого мяса «странные», встреча с которыми могла привести к крайне печальным последствиям. Но бесконечно отсиживаться не получалось, в ее убежище закончилась вода, также остро встал вопрос детского кормления – если сама могла потерпеть еще пару дней, младенец терпеть не сможет. Ну а дальше все просто – попалась на глаза каннибалам, сумела добежать до трансформаторной будки, по какой-то причине оказавшейся открытой и легко запиравшейся изнутри. Там бы она и нашла свою смерть, если бы не Трэш с Чавком. Вот что можно понять из ее рассказа? Разве что то и дело повторяемые стенания, что все это началось в тот момент, когда пропали электричество и связь. И еще все время возвращалась к рассказу, как огромный автомобиль носился по улицам и давил людей, а полицейский, вместо того чтобы попытаться остановить водителя, расстрелял патроны по прохожим, а последним выстрелил себе в голову. Также удалось узнать, что «странные» – в прошлом обычные люди. Они стали каннибалами потому, что их покусали, или из-за воняющего кислым дыма, накрывшего город в самом начале.