– Всем стоять! Сбить строй! Щиты в первую шеренгу! Копейщиков за ними! Давим их! Зажимаем с этой стороны! Вперед, сказано! Давить!!! Не переставая орать, я двигался навстречу противнику, поднимая спящую Штучку. Дем, пытавшийся под прикрытием товарищей протиснуться между парой разошедшихся дружинников, сунул копье между ними, попробовал ударить. Я легко отбил наконечник левым наручем, приставил к глухому шлему торец шеста и освободил лезвие. Мозгами и кровью забрызгало и меня, и дружинников, и пару щитоносцев демов. Не останавливаясь, я потянулся к следующему, вбил лезвие в щель забрала, рванул в сторону, вскрывая шлем и лицо. Тук говорил, что узковат клинок? Не расширяется к основанию? Да что он понимает – это просто песня иметь тонкую несокрушимую сталь в бою против тяжело закованных противников. Оставшийся щитоносец успел отступить, чему я не слишком огорчился: этого и добивался. Пусть все пятятся назад, позволяя нам обойти основные силы с фланга, после чего начать их давить уже с двух сторон – численное преимущество малополезно, если линия соприкосновения с противником слишком коротка. Сплющить их в лепешку, забить ударами со всех сторон, растоптать! Еще шаг. И еще. Есть – второй щитоносец падает, и мы получаем хоть и небольшой, но все же разрыв в стене вражеского строя. Слева и справа меня прикрывают те самые дружинники, а дальше налипают другие люди. Я, шагая по трупам, становлюсь центром кристаллизации тонкого клина, рассекающего вражеские шеренги, заставляющего их пятиться, растягивать ряды, утончать построение. Здесь оно и без нас слишком хлипкое, чтобы достать до моей наглой тушки копьями задних рядов. Жалкие две цепочки, к тому же стоят свободно. Избегая прорыва, они пятятся, расступаются. Крепкое дерево их пик для Штучки не более чем вареная колбаса – ближайшие противники уже остались без основного оружия. В дело вступают мечи, демы своими энергичными замахами сами усугубляют ситуацию – покидают свои места, чтобы иметь больше простора. Бой, и без того не слишком организованный, начинает походить на бездумную киношную свалку, состоящую из индивидуальных поединков. Я хоть и увлекся пиками, но не пропустил начала потехи: успел рубануть навстречу мчащемуся на меня клинку. Лезвие Штучки скользнуло по нему, сняло искрящуюся стружку с кромки, легко прошло через украшенную бронзой крестовину, через боевую перчатку, через стальной наруч и податливо-мягкое предплечье, расщепив руку будто расколотое полено. Противник, рассыпая пальцы, скользнул назад. Я не пытался достать покалеченного – взялся за другого. Этого убил, перешагнув через очередной труп. И заработал удар сталью в лицо: отбивая удар меча, расколол его клинок – обломок отлетел неудачно. Хотя почему неудачно? Я ведь не пострадал. Вот и пригодилось забрало… * * * Кто знает, может, мы бы и сумели окончательно переломить ситуацию в свою пользу – развить локальный успех в общий. Но бой, начавшийся на оптимистичной ноте, пошел вразнос из-за поспешных действий ополчения, а затем нам на головы вывалился целый ворох гадостей. Все те же ополченцы, выползая вслед за мной на простор флангового боя, не спешили бросаться в драку. Нет – многие бились очень даже достойно, но немало оказалось и таких, которые растерянно взирали на происходящее, не понимая, чем им теперь следует заниматься. В лучшем случае они воинственно орали, в худшем – пытались протиснуться назад, подальше от демов. Вся эта масса не реагировала на крики командиров, но прекрасно поддавалась веянию ситуации. Стоит нам всерьез продавить сталь вражеского строя, ударить в бока и спины, расширить прорыв, завалив землю трупами, – как до них дойдет вся прелесть момента, и бросятся дружно, без страха, в полной уверенности, что победа в одном шаге. Возможно, через минуту-другую так бы и случилось. Но не судьба… Галеры были предоставлены сами себе – у нас не было сил их атаковать, к тому же без лодок это затруднительно. Изначально посчитали, что там слишком мало врагов, чтобы уделять им особое внимание. Разберемся с отрядами на берегу – и тогда уж возьмемся за этих. Несколько демов на палубе не стали любоваться баталией, а помчались к установленной на носу метательной машине – чему-то вроде баллисты. Эти выродки рода человеческого хладнокровно ее натянули и выпустили в сомневающихся ополченцев тяжелый снаряд. Дистанция для такого оружия, что называется, «в упор»: «фуфайки» каменный шар порвал, не заметив. Да и стальной доспех против такого оружия бессилен. Разорванные тела, фонтанирующие кровью, – зрелище даже для закаленного характера непростое: сразу несколько паникеров подняли крик, достучавшийся до робких душ. Иридиане и межгорцы рванули назад чуть ли не все до единого, за ними потянулись самые никчемные из бакайцев. Процесс заражения паникой усугубили раненые, которые, как им и полагается, двигались туда же. Среди них выделялась группа хорошо экипированных: сержант Ритол, игнорируя все остальное, вытаскивал с поля боя потерявшего сознание баронского сынка, для чего привлек всех своих пареньков, до которых сумел докричаться, – долг перед своим сюзереном, увы, превыше всего. Не мог получше момента выбрать… Только что войско стояло на позиции, к тому же успешно продавливая фланг противника, как вдруг назад ринулась лавина отступающих. По центру, удивившись прекращению давления в спины, начали оборачиваться дружинники с латниками, тут же взрываясь проклятиями: они пытались организованно пятиться к выходам троп, не в силах устоять без поддержки, – демы давили лучше. Все это поначалу прошло мимо меня: я тупо колол, рубил, отбивал удары, напрочь позабыв про роль полководца в сражении. Но и толку от меня как командира в свалке, где никто, кроме ближайших, тебя не слышит, да и те не всегда подчиняются? Зато как от бойца прок колоссальный – я такую брешь в строю уже проделал, что можно телегу боком протащить – враги начали шарахаться будто от чумы. Теперь ополченцам остается пройти по расчищенной дороге и устроить демам сталинградский котел в миниатюре. Когда с обеих сторон закричали подстреленными зайцами, я вдруг понял, что не ощущаю поддержки со спины: слева и справа все еще держатся дружинники, залитые своей и чужой кровью, а вот копья, которые иногда помогали с тыла, вдруг перестали показываться. Удар – очередной дем заваливается на колени, пытаясь зажать разваленный наплечник, фонтанирующий кровью. Короткий шаг назад, быстро развернуться посмотреть. Дружинник ловко отбивает пику, скользнувшую к моей груди: демы поумнели и пытаются добраться до меня издали, не принимая ближнего боя. Из-за того, что отвлекся, перерубить древко не успел, но оно того стоило – я увидел нечто очень важное. Позади нас никто не поддерживает, и куда ни кинь взгляд, виднеются спины разбегающихся бойцов. Теперь у нас не было преимущества в численности – скорее, наоборот. А из леса за вражеским строем выскакивали новые демы – видимо, арьергард подоспел. Если Люк не ошибся, то их немного, но нам сейчас и десятка хватит, чтобы лиха хлебнуть: навалятся свеженькие, горящие от нетерпения, добавят бедлама в наше и без того перемешанное построение. Это конец. Если не отойти, нас сейчас выдавят на те самые тропы, перемешав с паникерами, или того хуже – в непролазные дебри, где можно завязнуть, как муха в паутине. А потом переправится подкрепление с правого берега и запечатает единственный путь отхода. Шаг настолько очевидный, что даже в этой горячке я до него сумел догадаться. Враги не дураки – тоже догадаются. – Отходим вдоль берега! Быстрее! Не бежать! Держать строй! Вдоль берега! Там мелко – не бойтесь в воду ступать! Под ногами захрустел ледок заберегов. Глубина по щиколотку – подводное продолжение узкой полосы пляжа, сложенного крупным песком и галькой. Демы, потрепанные нашими действиями, не сразу пришли в себя, и мы успели оторваться. По центру у ребят такое вряд ли получится – как раз туда мчится подмога. Продолжаю орать, разрывая легкие, и слышу, как то же самое кричит Арисат: или донеслись мои слова и мгновенно среагировал, или сам догадался (что вероятнее). С правого берега в нас бьют арбалетчики, но их там слишком мало – поток болтов редок, серьезного урона не наносят. Но пугает баллиста – после очередного выстрела, разорвавшего два тела, опять заскрипел механизм. Самое время начинать спасаться бегством, пока за нас не принялись всерьез. Опомнившиеся демы не рискнули преследовать сразу – на этом фланге мы их заставили себя уважать. Все без исключения видели, на что способен ловкач со странным оружием, и выбравшиеся за строй арбалетчики дружно начали лупить исключительно в меня. С меткостью у них дела обстояли не ахти – первыми же болтами ранили одного из дружинников, который до последнего прикрывал своего сюзерена. Раненому начал помогать боевитый ополченец – и тут же выдал порцию ругательств: ему продырявили руку. Но молодец, не бросил товарища. Я, пятясь спиной вперед, угрожающе помахивал Штучкой, намекая, что гнаться за нами – не самая удачная идея. Никто и не пытался – разбираться со мной доверили арбалетчикам. Не менее полдесятка стрелков поспешно нагибались и разгибались, взводя свое оружие с помощью поясных крюков. Но, в отличие от луков, скорость перезарядки несерьезная – я относительно легко уклонялся, засекая, как очередной враг начинает теребить пуск. А затем между нами и противником выросла стена подступающего к воде леса. Он зимний, без листьев, но кустарник среди деревьев столь густой, что даже из серьезной винтовки достать через него будет непросто. В этот момент с удивлением услышал за спиной звон оружия. Обернулся – так и есть: отступающие бойцы рубятся с какими-то оказавшимися на пути демами. Их немного, и все в легких доспехах, но чуть дальше возле воды сгрудилась толпа непонятных оборванцев, взирающих на происходящее как-то странно. И в бой они не спешат, да и оружия у них не видно. Откуда они здесь взялись? Известно откуда – скрытые той самой прибрежной полосой густых зарослей, они не просматривались с троп, и, преследуя разбитый дозор, мы их не заметили. Лишь увидев конец толстого пенькового каната и цепи на ногах, я понял, что это те самые рабы-гребцы, исполняющие здесь роль бурлаков, а демы в коже – их надсмотрщики. После чего совершил один из самых умных в жизни поступков – заорал во всю мощь глотки: – Ребята! На веслах! Кто успеет удрать с нами – тот свободен! Бегите же! Реакции не последовало – рабы стояли столь же неподвижно. Эх… всего лишь забитые жизнью невольники, отупевшие и ко всему безразличные, – помощи от таких не дождешься. Поспешил к месту событий, изготавливая Штучку к размашистому удару сверху вниз – успел понять, что этот простейший прием на диво эффективен. Лишь щит может спасти с гарантией – мечи или древки топоров редко выдерживают встречу с серебряным лезвием. Но пустить волшебное оружие в ход не успел. Из толпы рабов внезапно выскочил смуглый оборванец исполинского роста и чудовищной ширины плеч, с яростным ревом он налетел на шеренгу пытающихся нас задержать демов и начал расшвыривать врагов как котят. А следом ринулись остальные гребцы – темных, не ждавших удара в спину, попросту смело этой бушующей волной. Их рвали руками, втаптывали в песок, кусали, били головами о валуны и деревья, топили на мелководье. Дальше мы драпали дружно с рабами – покончив с надсмотрщиками, они не стали задерживаться. Лишь у парочки, похоже, произошло помутнение в голове: оставшись на месте короткой схватки, они продолжали терзать тела мучителей, не обращая внимания на происходящее вокруг. Никто не стал им мешать: вид у безумцев был столь страшен, что нет сомнений – накинутся на каждого, кто рискнет оторвать их от кровавой потехи. В нас продолжали лететь болты – демы обстреливали с правого берега. Дистанция все же поприличнее, чем раньше, – попадали нечасто, да и арбалетчиков там не прибавилось: семь-восемь, не больше. Тук, вывалившийся непонятно откуда, зазвенел латами: ударило, но не пробило. На бегу он прохрипел: – Простите, сэр страж. Оттеснили меня от вас в этой давке. Еле пробился. Пришлось через лес кабаном ломиться. Ох и тяжко было – едва не расплющило. book-read-ads Я не отвечал – не до этого, да и дыхание стоит приберечь. Драпать нам, наверное, придется долго. Но и молчать нельзя – я должен сохранить как можно больше людей: – Все туда! К тропе! Заходим в лес и мчимся по берегу к той развилке, откуда пришли! К корчме! Кто потеряется – сбор возле лошадей! Кто не помнит, где их оставили, – бегите за теми, кто помнит! Раненых не бросать! Как ни странно, меня поняли. Даже рабы не стали продолжать бег по полосе песка, подставляясь под обстрел. К тому же дальше берег чуть повышался, и она сходила на нет, а глубина в таких местах подступает вплотную к урезу воды. Не один я был таким умным – когда укрылся за деревьями, увидел, что по тропам, густо тянущимся параллельно реке, в сторону развилки поспешно продвигаются сотни бойцов. Ими весь лес кишел. И не сказать чтобы они отступали в панике. Нет, хватало и паникующих, но в основном народ держался бодренько: шли быстро, оглядываясь с воинственным видом, покрикивая угрожающе, не потеряв оружия, помогая раненым. Потери у нас, конечно, просто ужасающие. Но если демы не устроят быстрой атаки, то сумеем сохранить приличные силы. Мы проиграли, но нас не разгромили – войско уцелело. Не прежнее, конечно, но лучше чем ничего. Может, у нас еще будет победоносное будущее. Уже сейчас начинают вырисовываться кое-какие идеи. Демы небось думают, что мы не скоро опомнимся после такого разгрома, – должны хоть немного расслабиться. А мы обязаны это использовать – нельзя оставлять их в покое, позволяя спокойно делать все, что заблагорассудится. Я зол. Разъярен. Но не запуган и рассуждаю почти хладнокровно. К тому же за битого двух небитых дают – я стал гораздо опаснее. Глава 20 Разгром? В юные годы, читая о победах и поражениях древних полководцев, я неоднократно задавался вопросом: «Что происходило при этом с проигравшей стороной?» Как правило, сведения об этом были скудны и невнятны, но вариант, при котором одна из армий гибла в полном составе, вряд ли можно признать обычным явлением. Да и как вы это представляете? Торжествующая побеждающая толпа весело лупит вражеских солдат, а те даже не замечают, что их становится все меньше и меньше, шансов уже нет – разгром неизбежен, – и все равно продолжают рубку. Или сдаются, становятся на колени, безропотно подставляют шеи под топоры палачей. Не верю: человек любит жизнь и, даже рискуя всем, надеется на лучшее. Вариант, при котором смерть неизбежна, привлекает лишь самоубийц, которых не может быть слишком много. Думаю, обычным исходом было тотальное бегство проигрывающей стороны. Бросая обоз, оружие и тяжелые вещи, умирая под ударами преследующей конницы. Но если местность не располагает к полному истреблению, кто-то обязательно должен уйти. Где-то вдалеке от поля боя их собирают облажавшиеся полководцы, заново формируют подразделения, усиливают подкреплениями – и вот оно, получайте новое войско. Читая историю некоторых войн, удивляешься – откуда проигрывающая сторона брала все новые и новые армии? А ответ прост – армия была одна и та же. Просто противник не сумел толково организовать преследование, добивая деморализованные отряды и улепетывающих одиночек. Вот и выживали многие. Вспоминается, как после самых сильных разгромов некоторые подразделения ухитрялись отходить под барабанный бой и с развевающимися знаменами, – это считалось доблестью и даже вознаграждалось. Своего рода поражение с элементами победы. Демы организовывать преследования не стали. Не знаю почему. Может, их латники слишком неповоротливы, или наше неожиданное нападение попортило им нервишки, смутило, ошеломило. Или опасались бросить уцелевших рабов без серьезной охраны – ведь многие удрали с нами, а оставшиеся могли последовать дурному примеру. Выдавив нас с поляны, тяжелая пехота пропустила вперед арбалетчиков, и те некоторое время двигались следом, постреливая в спины. Но продолжалось это недолго – вернулись назад, выпустив по одному или два болта. Их коллеги с правого берега тоже не увлеклись этим делом, да и лес выше по течению был гораздо гуще, что мешало применению оружия дальнего боя. Когда я пришел в себя до состояния возвращения способности ясно мыслить, для начала убедился, что Арисат, Дирбз и епископ живы, после чего не стал костерить себя последними словами, а взялся за дело: принялся подсчитывать оставшиеся силы. При этом невозможно было не обращать внимания на сбежавших рабов. Они частично перемешались с отступавшими бойцами, но большинство жалось в одну кучу, двигавшуюся по ближайшей к реке широкой тропе. При этом они проявляли зачатки организованности: не скучивались в узких местах, быстро преодолевали открытые участки, чем затрудняли обстрел с правого берега, несли на руках пару своих раненых. Не знаю, что у них на уме, но надо добиться того, чтобы этот ум был занят исключительно идеями помочь нам во всех благих начинаниях. Рабов увязалось около полутора сотен. Лица бледные, какие-то потасканные, но по рукам не скажешь, что дистрофики: у большинства верхние конечности на диво крепкие – будто у культуристов. Если захочу накачать руки до толщины ног, то знаю теперь верный способ: надо всего лишь поработать три-четыре месяца на галере демов. Те, может, и относятся к рабам жестоко, но голодом, похоже, не морят – лишь пахать заставляют до упора. Будь эти рабы со мной изначально, к тому же раскованными и с кое-каким оружием, я бы, пожалуй, тот отряд на поляне разбил. Послал их первыми, перед дружинниками и латниками. Напора такой массы пираты выдержать не смогут. Мы бы попросту опрокинули их строй, вдавив в кустарник на опушке. А если вспомнить, с какой яростью гребцы убивали демов, то за их боевой дух можно не беспокоиться – таких можно смело ставить на острие удара. Потери среди них при такой схеме будут колоссальными, но зато костяк целее будет – не слишком честный поступок, но лучше уж терять этих чужаков, чем свои бесценные кадры. После поражения и потерь мне нужны подкрепления. В холмах можно набрать еще сотни две межгорцев. Но это потребует времени, да и зарекомендовали они себя неважно – побежали одними из первых. Зато сейчас передо мной около ста пятидесяти крепких мужчин, которых не нужно искать. Проблема лишь с оружием и доспехами, но это уже другой вопрос. А еще их придется уговаривать… Найдя в толпе того самого смуглого увальня, первым бросившегося на надсмотрщиков, начал к нему протискиваться, на ходу понимая, что габариты у него еще больше, чем показалось поначалу. Рост явно не меньше пары метров, а уж плечи такие, что в дверь надо боком проходить. Почувствовав на себе мой взгляд, гигант обернулся, посмотрел угрюмо, ожидающе. – Меня зовут Дан. Сэр Дан. Я – хозяин Межгорья. Здоровяк красноречиво покосился через плечо и уточнил: – А демы точно знают, что хозяин здесь именно ты? – А ты всегда вопросом на вопрос отвечаешь? Зеленый, удачно выбрав момент, спикировал на плечо, нервно пробормотал: – Бегом-бегом! Бегом! Уносите ноги! Если догонят, отнимут все, вплоть до девичьей чести! Раб на миг опешил, затем неуверенно уточнил: – Вы случайно не страж? – Случайно – да. – Простите меня – не знал. Вот ведь обидно – даже галерного раба титул «владыка Межгорья» не впечатляет, а какая-то облезлая пошлая птица на плече мгновенно заставляет уважать. Башня ходячая сразу на «вы» заговорила. Может, это из-за того, что титул не вполне легитимный? – Прощаю. Может, все же представишься или тебя можно называть «раб»? – Лучше по имени. Меня Обама звать. Тезка американского президента? Ну конечно тезка – ни за что не поверю, что они и его сделали подопытной свинкой, отправив вслед за своим успешным «четырнадцатым». Хотя у этого тоже кожа темновата – подозрительно… Не негр, но на мулата очень похож. Имя сказывается или у меня фантазия сбрендила окончательно? А может, в мое отсутствие изменили конституцию и теперь проигравшего на выборах отдают ученым для опытов?