— По воде легче передвигаться и безопаснее. И вообще, у кого-то есть другие предложения? Если кто-то считает, что надо изменить направление или способ передвижения, то охотно послушаем. Ответа не было. И правильно — лучше плохо плыть, чем хорошо идти. * * * Ночевку устроили на длинном, поросшем кустарником песчаном островке. На берегу хватало вынесенных в половодье деревяшек, так что с топливом для костра проблем не было. Напрягало изобилие комаров, но они оказались совершенно дикими, изнеженными простой жизнью на экологически чистой природе и от запаха дыма мгновенно разлетелись. Ели молча, да и после ужина разговоры не вели. Казалось бы — странно. Столько всего произошло, но обсуждать это никто не хотел. Достаточно слов, сказанных в лодке. Влад был только рад этому — пусть все в глухонемых играют, лишь бы не закатывали истерики по поводу и без. Женская половина коллектива напрягала — постоянно ждал с их стороны бурного всплеска эмоций, а это сейчас ни к чему. Их слишком мало — каждый должен быть сильным. Ошибка одного может стоить жизни всем. И это не образное выражение: ночь поделили на четыре промежутка, и на каждый назначили часового. Владу пришлось научить Лилю и Лену пользоваться пистолетом — ружье не доверил. Если кто-то из них заснет на посту, а в этот момент к островку подберется лодка с «кожаными», их путешествие закончится, толком не начавшись. ГЛАВА 13 Ночью никто не побеспокоил, зато утром, не успев продрать глаза, Влад выслушал жалобу от Лены: — Мы хотели похлебку сварить, но без крышки в нее сыплется пепел. — Так прикройте котел крышкой. — Давид ее забрал и не отдает. Влад, поднявшись, пошел разбираться с «кухонным грабителем». Тот обнаружился на дальнем краю островка. Забредя в реку по щиколотки, он предавался странному занятию. А именно: усердно елозил крышкой в воде, тихо и заунывно гундося под нос какую-то песенку. — Доброе утро, Давид. Жалоба поступила, что ты крышку конфисковал у тружениц кухни. Говорят, что похлебку с пеплом вперемешку есть придется. — Да, Влад, так и есть. Поедим, не страшно — пепел не ядовитый. — Что ты вообще делаешь? — Сурьму добываю и ртуть. — Как? — Смотри. Давид протянул деревянную пиалу, почти на треть засыпанную угольно-черным песком. — Это что? — Влад, это шлих. — Какой такой шлих? — Видишь песок речной? — Ну? — Он светлый, почти белый, потому что в основном состоит из обломков легких минералов. Но примесь тяжелых частиц всегда есть, просто мало их здесь. Смотри, что я делаю. — Давид, зачерпнув в вогнутую крышку порцию песка, окунул ее в воду и начал совершать поступательно-вращательные движения, отчего содержимое постепенно смывалось с краев. — Видишь? Так золото промывают, отделяя от рыхлой породы. Оно тяжелое, проседает на дно, вместе с другими плотными минералами. Вот если бросить сюда картечину свинцовую, что получится? — Если так трясти будешь, на дне крышки окажется, быстро пройдя через песок. — Вот! Все правильно понимаешь! В водной среде при перемешивании рыхлого грунта тяжелые частицы всегда внизу оказываются. Если нам нужны только они, все, что сверху, надо убирать. Это я сейчас и делаю. Удобнее, когда работаешь специальным лотком, которым проводят опробование, доводку шлихов на приисках, а раньше даже золото добывали из песков на богатых участках. Но лотка нет, вот и горбачусь с крышкой. — Давид, я не совсем понял, но какое отношение твое занятие имеет к сурьме и ртути? — Ну, тут тоже все просто. Река длинная, притоков у нее много, песок этот с большой площади выносит, размывая самые разные породы. В том числе и те, где содержатся рудные минералы. Из-за своей тяжести они как раз и оказываются сейчас в этой миске. — То есть если где-то река размывает месторождения сурьмы и ртути, то проблема решена? — Необязательно месторождение. Сойдет даже бедное проявление, никому не нужное из-за мизерных запасов. Или древние осадочные породы, в которые превратился песок, принесенный с месторождения. В любом случае в этом шлихе содержание разных металлов гораздо выше, чем в простом песке. Понимаешь? book-read-ads — Да. Понимаю. И еще я понимаю, что ты гораздо больше знаешь, чем говоришь. Похоже, пытаешься упрощать все, чтобы я понимал. Давид усмехнулся: — Ну ведь надо соответствовать. Я же с гор спустился, оставив там ишака и восемь баранов ради того, чтобы мандаринами на базаре торговать. — А они разве растут в Армении? — Да какая разница? Главное, что многие в этом уверены. А я вообще в Армении не был никогда. Мама у меня еврейка, а отец армянин наполовину. У евреев родство положено считать по женской линии. Так кто я: армянин или еврей? Сам не знаю. Но мандарины — это ведь святое, не так ли? — Ну… то, чем ты занимался на моих глазах, при первой встрече тоже можно к ним отнести. Говорят, собирался цех водочный под землей открывать? С размахом, солидно, чтобы спутники ЦРУ не могли шпионить за процессом производства. А то ведь, не ровен час, украдут технологические секреты. — Не смешно. Водка давно уже не так актуальна, чтобы на такие сложности ради нее идти. Подвал тот приватизирован был, и не только он, а на площадь эту другие планы у серьезных людей появились. Надо было очень быстро собрать все и потом доставить оптом. Только именно все собрать, без исключений, а этот «самоделкин» уперся рогом. — Понятно. И ты это… Не строй из себя джигита с заснеженной горы, если, как выяснилось, еврейских кровей оказался. — Говори уж прямо — жидом. Может, еще спросишь, не являюсь ли я заодно масоном? — Конечно, спрошу. — Вынужден признаться — я действительно законспирированный масон, невероятно опасный из-за сочетания еврейской и армянской крови. Вон, даже в светлое будущее пробрался и непосредственно в этот самый момент планирую очередной жидомасонский заговор. Пойдешь в соучастники? — Легко. — Скрепим договор кровью? — Перебьешься. Так сколько надо этого черного песка, чтобы хватило на один патрон? — Влад, я не знаю. Тут анализ нужен, химический, а как его провести? Лабораторий ведь нет. Только опытным путем. И вообще, хорошо бы в те горы податься. Там реки другие совсем, и шлих намывать проще — в этом песке его совсем мало. Это я точно помню. — А остальное неточно? — Что ты от меня хочешь? Я три курса проучился. Не начнись в стране бардак, закончил бы, а потом — аспирантура. Мне ученое будущее пророчили, говорили, что толк будет. А в итоге «мандарины»… Плохое тогда время настало… — Мальчики! — донеслось с другой стороны островка. — Кушать! — Вот курицы! — возмутился Давид. — Двести раз им говорил — не орать! — Пошли. Быстро набиваем брюхо и сваливаем. Не нравится мне этот островок. Все время кажется, что с берега смотрит кто-то, а спрятаться здесь невозможно. — Аналогично. — Отплывем и место на берегу выберем, где почва не очень сухая, но и не болото. Надо попробовать червей накопать, а то здесь их нет. — Рыбачить хочешь попробовать? — Ага. Запасов у нас не так много. * * * Плавание по реке никогда не надоедает. С одной стороны, всегда все одно и то же: коряги и поваленные в воду сухие деревья, обрывы или плоские берега, лиственный лес по обеим сторонам. Но с другой — каждое новое место не похоже на предыдущие. Всегда находятся отличия. Обрыв, как прежде? Но здесь он выше, и еще ласточки устроили в нем сотни норок-гнезд. Поваленное высохшее дерево? Зато следующее почему-то стоит вертикально, будто выросло из дна, к тому же на самой стремнине — вон как вода бурлит за препятствием. А по левую руку плоский длинный луг, заросший изумрудной травой, а вон там голая песчаная коса, за которой поднимается четверка вековых дубов. Постоянно случаются мелкие события, не дающие заскучать. Вот прямо по курсу через реку плывет здоровенный уж, а чуть дальше, забравшись на торчащую из воды корягу, за змеей плотоядно наблюдает какой-то темненький зверек с пушистым хвостом. По косе бродит медведь, с блаженным видом пожирая острые стрелки невероятно вкусной травы. Под левым бортом плеснулась огромная рыбина, обдав лодку брызгами, а за кормой спикировала скопа, выхватив зазевавшуюся красноперку. Сидишь себе на жесткой скамейке, ритмично двигаешь веслами и поглядываешь по сторонам — скуке места нет. По прикидкам Влада, меньше пяти километров в час делать они никак не могли. Даже с учетом ночлега цифра дневного перехода выходила фантастическая — в районе восьмидесяти километров. Нет — это как бы не так уж много, но попробуй столько пройти, когда в отряде из четырех человек две барышни в модных сапожках. А здесь единственное неудобство — солнце. Печет, не жалея. На многих участках от него можно укрыться под высоким обрывом или в тени свешивающихся к воде деревьев, но приближаться к берегу страшновато. На реке лодка хорошо заметна, и кто знает, не попалась ли она на глаза «кожаным» или кому похуже? Минус такого способа продвижения еще и в том, что, если на берегу имеются поселения, но возле воды никаких строений не поставлено, можно пройти мимо, ничего не заподозрив. При условии, конечно, что жители будут вести себя тихо, не разжигать дымного огня и не высовываться из зарослей. Но Влад считал такой вариант маловероятным. То место, где остались семеро «кожаных», не пряталось. Избы и забор прекрасно просматривались, не говоря уже о причале и лестнице к нему. По аналогии можно предположить, что и остальные здешние обитатели должны вести себя так же беспечно. Возможно, им просто некого опасаться. Хотя тот забор, больше похожий на частокол, и наблюдатель на помосте предполагают иное. Похоже, кто-то «кожаным» досаждает настолько, что им приходится серьезно, по местным меркам, заботиться о безопасности. * * * Лодка шла сама — веслами лишь чуток помогали, сильно не утруждаясь, обычно лишь удерживали носом по курсу. И когда Влад резко приналег, круто отворачивая от правого берега, Давид удивился: