Уже раз пятьдесят слышала мою историю, но ведет себя так, будто это случилось впервые. Светлая у нас почти всегда такая, это только Мию раздражает, остальным все равно или даже нравится, мы добродушной глупышке многое прощаем. Мию у нас абсолютно все раздражает, вот и сейчас не стала молчать: – Не перебивай Лису, овца белобрысая! Достала уже! – Помолчите обе! – вскинулась Мишель. – Лиска, ну пожалуйста, не слушай никого, продолжай. – Тихо все! – неожиданно воскликнула Лола. – Кто-то идет! Хвала скрипучему паркету, я хотя бы на время избавлена от обязанности продолжать рассказ о далеко не самом приятном событии в моей жизни. А может и не на время. Мишель как пришло что-то в голову, так и уйдет. Может мгновенно забыть о стекле и мертвяке, переключиться на другое или даже уснуть, как с ней часто случается во время традиционных «говорилок» перед сном. Дверь без стука отворилась, из мрака коридора ударил луч фонаря, послышался голос Вороны: – Девочки, вы спите? Просыпайтесь быстрее, вы должны спуститься в смотровой зал. – Избранных господ привезли? – сонно спросила Бритни. Она у нас обычно начинает сладко сопеть едва коснется головой подушки, даже перед самыми интересными разговорами ее сонливость нечасто сдается, вот и сейчас отключилась неожиданно для всех. Некоторые от такого неуместного вопроса прыснули, я тоже не удержалась. Даже Ворона ответила не своим голосом, почти веселым, а не стандартно-ледяным. Я почему-то уверена, что она тоже умеет радоваться как обычный человек, просто та еще мастерица это скрывать. – Ну Бритни, ну какие могут быть кандидаты в супруги в столь неурочное время? К тому же к смотрам мы готовимся заблаговременно. – Прошу прощения, не поняла спросонья. – Тебе не за что извиняться, ведь это очень мило, что у тебя такой здоровый сон. Даже самый взыскательный мужчина улыбнется, когда ты, проснувшись, скажешь ему что-нибудь в таком духе. А улыбка твоего мужчины, это прекрасно и к тому же полезно для отношений. – Для чего нам спускаться? – деловито уточнила Тина. – Мы не знаем, что надевать. – Оставайтесь в халатах, обувь тоже ночная. – В халатиках?! – изумилась Кира. Все мы неравнодушны к нарядам, это ведь так естественно, но она на них просто повернута. Спуститься в халате и тапках в святая святых Цветника – любую заставит удивиться, ну а для нее это вообще жесточайший удар. – Да, в халатах, – подтвердила старшая воспитательница. – Так и идите, ничего страшного в этом не вижу. Халат, между прочим – весьма эротичное одеяние и к тому же немаловажный элемент атмосферы домашнего уюта. Так что будем считать это маленькой практикой, вы должны уметь правильно использовать любые наряды в любых ситуациях. У нас одно время работала воспитательница Стелла. Очень красивая и умная женщина, но вот с языком у нее случались проблемы. Хотя выгнали из Цветника не за это, а за то, что попалась на курении в раздевалке возле уличного бассейна. Так вот, она, когда указывала на вульгарность все равно в чем, изредка использовала неприемлемое для истинной леди слово связанное с крайне пошлой формой визуализации самых интимных подробностей отношений между мужчиной и женщиной. Так вот, я уверена, что мой халатик она бы обозвала в своей манере. Слово, без сомнения, жутко некрасивое, но в моем случае вынуждена согласиться со Стеллой, а не с Вороной – он вовсе не эротичный, он откровенно порнографический. У других халаты тоже интересные, но доставшийся мне – просто нечто. Я в нем чувствую себя куда больше раздетой, чем когда совершенно голой стою по душем и под наблюдением преподавательницы специализирующийся на интенсивных методах обольщения делаю вид, что всего лишь моюсь, а не пытаюсь свести с ума якобы наблюдающего за мной избранника. Я свой халат недолюбливаю, но не могу не признать, что он мне очень идет, и потому обречена его носить до тех пор пока не подберут что-нибудь другое. Наверняка – такое же неприличное. Подозреваю, воспитательницы уверены, что в настолько комичном тряпье я никуда не сбегу. Смешные. Самых разных тряпок в Цветнике хватает, достаточно только руку за ними протянуть. К тому же можно сбежать и вовсе голой, потому что за периметром тряпья еще больше. * * * В столь позднее время ниже второго этажа я спускалась лишь однажды, причем в нормальной одежде, а не во фривольном халатике и мягких тапочках. У других вообще опыта подобных вылазок нет, так что лишь присутствие Вороны удерживало нас от бурного обсуждения столь неординарного события. Ну да, всех воспитанниц, даже самых мелких, выгнали из постелей и привели в сердце Цветника – смотровой зал, зал смотрин, смотровую, смотрильню или даже подсмотрелку-подгляделку. У этого немаленького помещения множество названий, но все они намекают лишь на одно. Да, нас привели в единственное на свете место, где мы иногда видим тех, для кого нас выращивают. Официально процесс называется воспитанием, но зачем обманывать себя в мыслях, ведь это именно выращивание. Время от времени назначаются смотрины, обе группы орхидей и часть старших фиалок готовятся к такому событию. Много нервов, все очень пафосно и строго, иногда даже слишком строго, до излишеств во всем, что подчеркивает наши достоинства. В этот зал мы заходим живыми куклами, нас будто отполировывают до зеркального блеска, мы сами себя в зеркале боимся узнать, настолько сильный эффект оказывает максимальное выпячивание всех плюсов своей внешности и тщательная маскировка минусов. Истинная леди выказывает скромность во всем, что не касается заботы о своей красоте – в этом она та еще бесстыдница не гнушающаяся самыми сомнительными методами. В таком деле ее ничем не смутить. Ну или почти ничем, все же какие-то рамки у нас есть даже в этом. Через порог смотрового зала я переступала с ярко выраженным чувством неловкости. Боже, ведь даже не причесалась, не говоря уже обо всем остальном. И что с того, что все мы одинаково нелепы со своими неподготовленными волосами и легкими халатиками? Истинная леди не должна оглядываться на остальных, и это правильно, ведь той, которая сама является признанным образцом для подражания, брать пример с других глупо. Девочки до восьми лет в ярких цветастых пижамах, а вот восьмилетние ромашки уже в бесстыдных халатиках и потому смотрятся ужасно смешно. Когда-то я тоже была такой и почему-то тогда смеяться над собой не хотелось. А теперь едва удержалась, чтобы не прыснуть. Какое-то странное ощущение в голове – то смеяться хочется, то грусть накатывает, то апатия. Должно быть устала, спать пора, но не дают. book-read-ads В крыло к мелким нам хода нет, поэтому мы их если и видим, то лишь во дворе и только издали. Такого, чтобы все группы собрали в одном месте, я не припомню. Да у нас вообще никогда не было столь поспешных сборов, уж я-то точно знаю, я тут главная старожилка. Следующая странность этого дня едва не заставила меня запнуться, как это часто случается с Лолой без малейшего повода даже на самых ровных местах. Но я не она и потому не сбилась с ритма шагов. Резкие остановки при движении в потоке людей – это неженственно и даже вульгарно. Но чего мне стоило сдержаться – словами не передать. Смотровой зал разделен на две неравные зоны. Первая – для избранных господ, она небольшая по площади и с отдельным входом через пристройку. Считается, что в пристройку нам хода нет, и потому мы не можем знать о том, какая в ней обстановка. Но мы, разумеется, знаем чуть ли не все. Знаем даже то, что там имеется комната с бильярдным столом, в ней мужчины курят и употребляют алкогольные напитки. При этом им прислуживают официантки, которых привозят из самого фешенебельного ресторана Центрального стаба. Нам даже известно, что важные господа иногда занимаются сексом с этими официантками в той же пристройке. Для этого там предусмотрены комнаты со всеми удобствами, но, если верить самым пикантным слухам, иногда хватает зеленого сукна бильярдного стола. Та половина зала, которая предназначена для мужчин, отделена от остальной невысокой декоративной решеткой – смешной преградой, через которую якобы невозможно перебраться. На моей памяти это попытались сделать лишь однажды, тот важный господин явно переусердствовал в комнате с бильярдом и попытался пробраться на женскую половину, всем своим немаленьким телом ударив в мешающее ему препятствие. Решетка устояла перед пьяным напором, а не знающего меру господина я больше не видела. К нам предъявляют высочайшие требования, к тем, кто нас выбирает, они куда меньше, но все же без них не обходится, и, однажды нарушив правило, которое нарушать нельзя, ты больше никогда не увидишь ярко-розовые ворота Цветника со стороны двора. Хотя, если признаться честно, вряд ли правила обязательны абсолютно для всех господ. Это ведь просто общий список не учитывающий величину власти, которая сосредоточена в руках отдельных претендентов на получение орхидеи. У некоторых из них возможностей так много, что они могут переписывать любые законы под свои пожелания. Мужская половина обставлена скромно. Здесь нет ничего розового и вообще отсутствуют яркие краски, все скучно, лишь два ряда кресел располагающихся в шахматном порядке, причем один выше, а второй ниже, для этого устроено что-то вроде наклонной ступеньки. На нашей стороне гораздо веселее. Здесь параллельно рядам кресел протягивается шикарная дорожка, по которой хочется ходить и ходить, ее бархатистая поверхность слезно просится под наши каблучки. Хотя приподнята она невысоко, возникает ощущение, что ты посматриваешь сверху вниз на тех, кто в свою очередь таращатся на тебя. Это я образно, потому что мы не должны буравить мужчин прямыми взглядами, для этого есть стена за ними и прочие возвышенные детали интерьера. На дорожку в начале и конце выходят два прохода, от них загибаются скрытые галереи протягивающиеся по периметру зала, они выводят к большой комнате, где мы сидим в ожидании выхода, наводим последние штрихи на свою красоту и волнуемся-волнуемся-волнуемся. Это самые напряженные минуты и часы в нашей жизни. От нас требуется показать самое лучшее, что в нас есть и при этом не опозорить Цветник, что не так просто, как кажется со стороны. Если мне когда-нибудь приснится, что я вышла на дорожку в пушистых розовых тапках с помпончиками и в кремовом халатике из воздушной ткани, которую местами приходится придерживать руками во избежание крайней степени пошлого происшествия, я даже не знаю, что со мной случится. Возможно, умру в тот же миг, не просыпаясь. Но нет, слава Улью, на дорожку нас не погнали. Нас вообще завели в другую дверь, потом пришлось несколько раз повернуть в узких коридорчиках, чтобы в итоге выйти в место, которое я с первого взгляда даже не узнала. Как бы абсолютно все знакомо, но тем не менее я здесь никогда не была. Шедшие впереди, осознавая, куда именно попали, не всегда могли сдержать эмоции. Пусть и не кричали в голос и не падали в обморок, но охи-ахи доносились со всех сторон. Я чуть тоже не присоединилась к этому хору, ведь было отчего. Немыслимо. Нас привели туда, где мы не имеем права находиться. Запретная зона, территория мужчин – та самая огороженная решеткой часть смотрового зала, где располагаются их кресла. Вот потому я и не опознала это место с первого взгляда – смущал непривычный ракурс, ну и сознание отказывалось смириться с тем, что нас пропустили туда, где воспитанниц не должно быть никогда и ни при каких обстоятельствах. Но мы все же именно здесь, к тому же непричесанные и ужасно одетые. Директриса, заложив руки за спину, прохаживалась по дорожке. Госпожу Флору мы между собой называем Селедкой. Сама не знаю почему, на рыбу она вообще не похожа. Очень даже ничего на вид: холеная, высокая, с шикарными ногами, роскошными светло-каштановыми волосами, чувственными губами и молочной кожей. Разве что есть в ней что-то неуловимо скользкое, но это с первого взгляда не определить. Поговаривают, и я в это верю, что Селедке больше семидесяти лет, но если об этом не знать, ни за что не дашь ей больше двадцати восьми. Даже тридцать – явная натяжка. Конечно, Улей легко решает возрастные проблемы иммунных, но тут он постарался заметно больше, чем с большинством других женщин. Или дело не в Улье, а в секретах поддержания красоты, уж Селедка их знает немало, достаточно оценить ее косметику, где все на месте и нет ничего лишнего. Дождавшись, когда зайдут последние воспитанницы со своими охами и ахами, директриса резко обернулась в сторону кресел и в своей обычной манере четко и звонко чеканя каждое слово, холодно произнесла: – Девочки, присаживайтесь и посидите минутку спокойно, сейчас вы увидите кое-что важное. Легко сказать посидите, ведь кресел всего лишь девятнадцать, я за все годы ни разу не видела, чтобы их заняли все до единого, даже пятнадцать зрителей редко набирается. Но нас-то далеко не пятнадцать, если собрать все группы, насчитается больше двух сотен. Но кресла рассчитаны на мужчин самой разной комплекции, в любое из них две такие как Тинка с разбега усядутся и им не будет невыносимо тесно. К тому же здесь есть массивные раздутые подлокотники, на которые тоже нетрудно пристроиться вдвоем с каждой стороны, это даже можно проделать женственно, если не запутаться в свисающих там и сям чужих ногах. Плюс мелкие прекрасно помещаются на коленях, плюс те, кому ничего не досталось, могут стоять позади, обхватив подголовники руками. Минуты вполне хватило, кое-как устроились все. Бедные кресла, такого нашествия они никогда не видели. Как, впрочем, и мы. Причем никто не спешит объяснить, в честь чего совершается столь вопиющее нарушение прежде нерушимых устоев. Селедка, убедившись, что мы расселись, сказала, уже отворачиваясь: – Спасибо, что все пришли вовремя. А теперь внимательно выслушайте выступление Герцога. Директриса что-то нажала на пульте, который держала в руке, черный прямоугольник огромного экрана, укрепленного чуть дальше дорожки и выше нее, расцвел красками стандартной заставки срочных новостей. Некоторые не удержались от удивленных восклицаний. Дело не в том, что их потряс оживший экран, и без него давно заметили, что свет на первом этаже уже восстановили. Герцог – главный мужчина Азовского Союза. Единственный, кого нам рекомендуется упоминать без приставки «господин», но обязательно с восхищенным придыханием. Это даже не прозвище, и уж тем более не имя. Это что-то вроде названия должности, которое приклеивается к тебе раз и навсегда, покинуть ее можно только в одном случае. Когда умрешь. Герцог может все, абсолютно все, для него нет никаких запретов. Пожелай он заявиться в Цветник, директрисе ничего не останется, как раскрыть перед ним любые двери. Он может выбрать понравившуюся воспитанницу без смотрин, забрав ее прямо из комнаты, в которой застанет. Да что там говорить, он всех нас может забрать, ему никто не вправе сказать «нет».